Белый ворон Одина - Роберт Лоу

Обе девушки были родом из соседнего хутора под названием Гуннарсгард. Торгунна приходилась сестрой Тордис, той самой, что вышла замуж за Тора Железнорукого. Согласно завещанию, обе сестры являлись полноправными хозяйками усадьбы — вот уж их старик учудил так учудил! У нас ведь испокон веку ведется, чтобы земля отходила к старшему в роду. Но делать нечего, обе сестры так и жили на хуторе, а Ингрид, двоюродная, обреталась у них в приживалках.

Помню, тогда многие завидовали Тору: мол, хорошо устроился, с тремя-то женщинами под одной крышей. Хотя те, кто помудрее, только хмыкали и качали головами. Три жены, говорили они, втрое больше беды. Тор и в самом деле одно время подумывал жениться на Торгунне — чтобы наложить лапу на все имение и жить себе припеваючи. Но тут появился Квасир и увез Торгунну в Гестеринг, а с нею заодно прикатила и Ингрид. Случилось это вскорости после того, как мы с побратимами обосновались в здешних местах.

— Ну, как оно там? — спросила Торгунна, оглядываясь на стук захлопнувшейся двери.

— Весь двор превратился в одну большую лужу, — ответил я, усаживаясь на корточках возле огня. — Знаешь, Торгунна, подбрось каких-нибудь травок в свой горшок. В такую погоду все мечтают о вкусной и горячей еде.

— Ага, все только и делают, что мечтают, — фыркнула она, — а работать никто не хочет.

Вот уж неправда! В таком месте, как наш хутор, всегда полно работы — даже если за окном льет как из ведра. В доме стоят два ткацких станка, и за ними трудится целая толпа рабынь. День-деньской они ткут рулоны вадмаля, из которого потом составят полосатый парус для «Сохатого».

Да, здесь никто не сидит без дела! Все постоянно чем-то заняты — либо шьют, либо вяжут, либо что-то мастерят из кожи или дерева. Все, даже малые дети… Так что Торгунна не права.

Правда, в настоящий миг наша детвора как раз не работала. Мальцы со всех сторон облепили могучего Ботольва и, пища на все лады, требовали от него очередной истории. В ушах звенело от их звонких голосов. Чего-чего, а детей в доме хватало. Трое мальчишек постарше были рождены нашими рабынями от прежних хозяев. За последние годы к ним прибавилось еще двое сыновей от моих побратимов… ну, и кукушонок ярла Бранда жил с нами. Постепенно помещение заполнялось людьми. Они возвращались с улицы, привлеченные запахами готовящейся еды. Серые фигуры возникали из серых сумерек, принося с собой сырость и запах непогоды. В дверях они отряхивались, смахивали дождевые капли с покрасневших носов и спешили занять место возле очага.

Шум, толчея, удушливый запах намокшей шерсти… Чтобы избежать в этой сутолоке нечаянных тычков и дружеских оплеух, я пересел в свое высокое резное кресло. Здесь меня никто не потревожит, и я могу спокойно наблюдать за моими домочадцами. Вот Ива, ирландская рабыня, пытается натянуть теплую рубаху на своего сынишку. Толстощекий карапуз отчаянно отбивается, но мать в конце концов побеждает. Пухлые ручки скрываются в шерстяных рукавах. И как раз вовремя, потому что Торгунне приспичило отправить рабыню в кладовую за мидиями. Ива уходит, бросая встревоженный взгляд на своего отпрыска — она зовет его Кормаком, — который шустро ползет в угол, облюбованный сворой охотничьих собак.

Я сижу, кутаясь в шерстяной плащ, и чувствую, как меня охватывает тоска. Ладонь сжимает рукоять рунного меча, острие которого упирается в земляной пол у меня под ногами. Я пристально разглядываю узоры, испещряющие рукоять, и все глубже погружаюсь в воспоминания. Руны эти вырезаны моей собственной рукой под руководством Коротышки Элдгрима. И все это случилось давным-давно — когда мы без сил брели по степи, унося ноги от могильника Аттилы с его чертовой кучей серебра. Вообще-то я не слишком силен в рунах… Но нанесенного рисунка мне вполне бы хватило, чтобы снова отыскать дорогу к кладу. В то самое проклятое место, затерянное посреди безбрежного Травяного моря.

Смерть товарищей и пережитый тогда ужас — всего этого мне хватило, чтобы принять решение никогда больше туда не возвращаться. Но вот зачем-то же я начертал эти знаки… Словно, в нарушение данного себе обещания, все-таки намеревался вернуться к могиле Аттилы. Не иначе, как сам Один водил моей рукой.

И я попался на этот крючок. Долгие годы я рвался и метался, пытаясь освободиться от страшного соблазна; придумывал веские причины, чтобы не вести своих людей к утраченному кладу; пытался отвлечь их с помощью грабежей и богатой добычи. Но в глубине души я всегда знал: рано или поздно этот миг настанет. Я буду вынужден вновь отправиться в то проклятое место — или же поделиться секретом с Квасиром и отпустить его в одиночку. И то, и другое было в равной степени невозможно. Ибо мы оба принадлежали к Обетному Братству, и нарушить данную клятву было для меня столь же страшно, как и вернуться в жуткую тьму могильника.

Та давняя клятва.

Мы клянемся быть братьями друг другу на кости, крови и железе. Гунгниром, копьем Одина, мы клянемся, — да падет на нас его проклятие во всех Девяти мирах и за их пределами, если мы нарушим свою клятву.

Некогда сказанные слова связали нас по рукам и ногам. Страх стать клятвопреступником в глазах божества вел нас сквозь все жизненные бури и штормы. Он толкал нас на деяния, которые когда-нибудь будут воспеты лучшими скальдами… и другие — те, что мы хотели бы навсегда погрести под ночным камнем, дабы не вспоминать и не мучиться от запоздалых угрызений совести. Всякое бывало. И все же вера в наше Братство оставалась непоколебимой. Когда мы стояли на поле боя — спина к спине — и сражались против всего света, каждый из нас знал: человек, чье плечо ты ощущаешь рядом, тебя не подведет. Он не сделает шага в сторону, не оставит один на один с врагом. Он твой побратим, а посему будет сражаться вместе с тобой до самого конца. Пока вы оба не победите… или не умрете.

Именно эта вера позволила мне проделать долгий путь от положения сопливого мальчишки до высокого резного кресла в моем собственном доме. Впрочем, кресло-то было не мое — я взял его в качестве добычи в последней схватке той войны, которую мы вели за ярла Бранда и нового короля Эйрика. Помнится, я подобрал его в доме человека по имени Ивар Штормовая Шляпа. Про Ивара рассказывали, будто ему достаточно махнуть своей волшебной шляпой, чтобы нагнать бурю на море. Что и говорить, этому недотепе, конечно же, стоило схватиться за свой магический колпак, едва только он завидел наш корабль на входе в его фьорд. Потому что полдня спустя, когда мы отчалили от берега и скрылись в безмятежно-спокойной морской дали, усадьба Ивара превратилась в кучу дымящихся угольев. Бедняга лишился всего — даже своего резного кресла.

После того набега мы и приплыли в здешние места. Толпа суровых мужчин, бывалых викингов, поселилась в старом доме, пропахшем мокрой шерстью и псиной, звеневшем от детских криков и брюзжания вечно недовольных женщин. Я потратил немало сил в стремлении сделать эти стены родными для моих побратимов, и в какой-то миг мне даже показалось, будто я преуспел в своей затее. Настолько, что я принял решение навсегда осесть здесь с дружиной… так сказать, пустить корни на местных камнях. И установить собственный рунный камень.

На свете не так уж много умелых резчиков рун. А уж таких, кто сумеет запечатлеть в камне все сложные переплетения человеческой судьбы, думаю, и вовсе можно пересчитать по пальцам. Да еще не просто запечатлеть, а так вырезать, чтоб и через тысячу лет наши далекие потомки смогли бы прочесть написанное и восхититься деяниями былых времен. А мы все, чего уж греха таить, мечтаем оставить свой след в истории. Нам хочется, чтобы весь мир знал о нас — о том, как храбро мы сражались и как страстно любили. Вот почему так ценятся опытные резчики рун. Человек, достойно владеющий волшебной магией рун, в любом доме будет почетным гостем.