Талантливый господин Варг - Александер МакКолл Смит

сводках, но внимание отдела деликатных расследований привлекла не столько личность преступника, сколько его жертвы. Пострадавший нос принадлежал предводителю цыганского табора.

– Охраняемый вид, – заметил Карл, коллега Ульфа.

– Tattare [1], – пробормотал себе под нос Эрик и нарвался на резкую отповедь их общей коллеги Анны, которой лучше всех них, вместе взятых, были известны границы дозволенного.

Заведя глаза к потолку, она сказала:

– Они – не варвары, Эрик. Они – Resande [2], кочевое национальное меньшинство.

Ульф решил разрядить обстановку.

– Эрик имеет в виду варварское поведение людей, – сказал он, – которое приводит к подобным инцидентам.

– Вот только наверняка он это заслужил, – пробормотал себе под нос Эрик.

Ульф решил это проигнорировать и принялся разглядывать фотографии замешанного в деле носа. Снимки были сделаны в травматологическом отделении местной больницы, и видно было, что из левой ноздри все еще сочится кровь. В остальном нос был ничем не примечательный, хотя Ульф не мог не заметить, что поры по обе стороны ноздрей были слегка увеличены.

– Тут какие-то странные отверстия, – сказал он, поднимаясь с места и передавая папку Анне, чей стол – из четырех, находившихся в кабинете, – стоял ближе всего. – Только посмотри, в каком состоянии кожа у этого бедняги.

Анна внимательно изучила фотографию.

– Увеличенные поры, – сказала она. – Жирный тип кожи.

Карл, который писал отчет, поднял глаза от бумаг.

– Интересно, нельзя ли что-нибудь с этим поделать? – осведомился он. – Иногда я смотрю в зеркало – то есть, если разглядываю нос, очень пристально – то вижу маленькие такие дырочки. И думаю, что же это такое.

Анна кивнула.

– Да то же самое – и это совершенно нормально. Они появляются в тех местах, где кожа жирнее. Работают как своего рода дренаж.

Карл был заинтригован. Бессознательным движением он поднял руку к лицу и потрогал нос.

– А можно ли что-нибудь с этим поделать?

Анна передала папку обратно Ульфу.

– Мой лицо, – ответила она. – Используй средства для очистки кожи. А еще, в особых случаях, можно приложить к ним кусочек льда. Поры стянутся и станут менее заметными.

– О, – произнес Карл. – Лед?

– Да, – сказала Анна. – Но самое важное – это держать кожу в чистоте. Я так понимаю, макияж ты не носишь…

Карл улыбнулся.

– Пока нет.

На это Анна заметила, что некоторые мужчины носят макияж.

– В наше время можно краситься как тебе угодно. В кафе через дорогу ходит один мужчина – вы замечали? Он румянится – и довольно густо. Ему надо быть поосторожнее – если не смывать макияж достаточно тщательно, можно забить себе поры.

– И чего это ему вздумалось краситься? – спросил Карл. – Представить себе этого не могу – мазать лицо какими-то химикатами.

– Потому что ему хочется выглядеть как можно лучше, – сказала Анна. – Люди, как правило, выглядят вовсе не так, как им хочется. Грустно, наверное, но такова жизнь.

– Очень странно, – сказал Ульф, но думал он при этом скорее о расследовании, а не о косметике.

Виновного в нападении на цыгана должны были привлечь к ответственности – быстро и без особых осложнений. Если бы не тот факт, что ни один из пятнадцати свидетелей не собирался давать показания. Четверо сказали, что в нужный момент смотрели в другую сторону; еще пятеро уверяли, будто во время столкновения глаза у них оказались закрыты – один даже заявил, будто он спал; а остальные сказали, что ничего не помнят и сомневаются, имел ли вообще место подобный инцидент. В итоге остались только показания пострадавшего – и лютеранского пастора. Пострадавший без тени сомнения описал то, что случилось: он занимался своими делами на городской площади, когда вдруг к нему подскочил незнакомец в пасторском облачении и ударил его прямо в нос. Это, конечно, случилось потому, заявил он, что он – пострадавший – принадлежал к кочевому меньшинству. «Мы уже привыкли к подобному обращению со стороны оседлых общин. Они завидуют нашей свободе».

Что же до пастора, то он уверял, будто ему ни с того ни с сего преградил дорогу совершенно незнакомый ему человек, который оживленно, но абсолютно невнятно о чем-то толковал, и был настолько этим увлечен, что сам не заметил, как врезался носом в фонарный столб. Пастор, по его словам, был так озабочен травмой, нанесенной несчастным самому себе, что даже предложил ему свой носовой платок, который был самым неблагодарным образом отвергнут. Предположение, будто он мог ударить этого человека, было немыслимым и, безусловно, не соответствовало действительности. «Некоторые люди – ужасные обманщики, – заключил он. – Бог с ними, да у них вообще никакого стыда нет. Не то чтобы я намекал на какую-то отдельную национальность, вы понимаете».

Ульф сказал обоим, что, может быть, лучшее решение проблемы – принести друг другу извинения и забыть обо всем случившемся. «Когда мы не уверены, что именно произошло на самом деле, – пояснил он, – иногда лучше оставить все так, как есть. В нашем случае есть разные точки зрения на этот конфликт, и если стороны готовы допустить возможность примирения…»

По выражению лица пострадавшего было ясно, что это предложение совершенно ему не понравилось. Он надулся – в буквальном смысле: шея у него набухла так, что Ульф начал опасаться за его давление; а глаза яростно сузились. «Так, значит, нос ромалэ стоит меньше прочих? – прошипел он. – Вы это пытаетесь мне сказать?»

– Я вовсе не собирался как-либо оценивать ваш нос, – спокойно ответил Ульф. – И позвольте мне вас заверить, что для нас все носы одинаково равны.

– Это вы только так говорите, – отрезал пострадавший. – Но когда доходит до дела, то все совсем по-другому, верно? – тут он обиженно повысил голос и, метнув на Ульфа яростный взгляд, продолжал: – Мой нос – такой же шведский, как и ваш.

Ульф глядел на него в ответ. Его всегда раздражала прямая агрессия, а этот человек, подумал он, вел себя вызывающе без особых на то причин. Но в то же время Ульф помнил, что имеет дело с представителем меньшинства, которое столь многие недолюбливали. Немудрено, что он ведет себя по-другому.

– Конечно, такой же. Я и не говорил, что другой, – ответил он примирительно.

– Но вы же собираетесь его отпустить, правда? Человека, который меня стукнул? Так ведь?

Это задело Ульфа за живое.

– Вили… – он осекся, вдруг осознав, что не помнит имени пострадавшего. Имя, конечно, было в деле – но папки под рукой у Ульфа не было. Исключительно неудачный lapsus memoriae, учитывая, что его только что обвинили в дискриминации. Имя пастора он помнил, а этого человека – нет. – Вили…

– Видите! – прошипел потерпевший. – Вы даже не потрудились запомнить мое имя.