Брат Иуда - Буало-Нарсежак

Процессия остановилась. Впереди возвышалась глухая стена. Справа зиял лаз в подземелье. Андуз видел лишь его начало, но он знал, что скрывалось там в глубине, и сцепил пальцы, чтобы унять дрожь. Ученики молча расступились. Учитель приблизился к темному входу.

— Карл?

— Да, Учитель, — сказал голос.

— Можешь зажигать.

Красноватые блики заиграли на цементных стенах. Как-то странно зашелестела солома, словно ее топтали копытами, и сразу же послышалось хриплое дыхание. Учитель обратился к Андузу.

— Пробил час, — прошептал он. — Будь спокоен в момент превращения в самого себя… Мы помолимся за тебя.

Он возложил руки на плечи Андуза и заключил его в объятия. Потом друг за другом к Андузу стали подходить ученики. Они прижимали свою голову к его голове сначала с одной стороны, потом с другой… От Симоны Аламин пахло дорогими духами, от Каглера — табаком. Леа была столь нежна, что ему захотелось взять ее на руки. Он остался один в кругу посвященных. У его ног ступеньки уходили под землю. Он начал медленно спускаться, опираясь о стену. Лестница круто поворачивала и вела в крохотную каморку. Через небольшие отверстия в потолке просачивался серый свет. Помещение настолько пропахло стойлом, что Андуз старался как можно дольше задержать дыхание. Пот катился с него градом, как в сауне. Гигантская, как ему показалось, тень заслонила свет. Мощные копыта сотрясали потолок прямо у него над головой. Он даже пригнулся и поднял руки, приготовившись защищаться. Бык Митры!

Стреноженное животное хрипло заревело, и Андузу показалось, что крик ужаса вырвался из его собственной груди. До него этому испытанию подвергались другие ученики. Кастель утверждал, что все не так уж страшно, если не давать воли воображению. Но Жанна Беллем потеряла сознание. Нужно только все время повторять себе, что каждый день на бойни отправляются десятки миллионов животных, что планета истекает кровью животных, принесенных в жертву, чтобы прокормить людей. Следует помнить, что некогда жрецы, чтобы предсказать будущее или умилостивить богов, торжественно перерезали горло овцам, свиньям, священным коровам… А главное — нельзя ни на минуту забывать, что смерть не властна над нами, что в результате всеобщего переселения души обретают новые судьбы. И когда Андуз отправит на тот свет свою первую жертву, то он будет старательно думать именно о том, что смерть не властна над нами.

Но он настолько ослаб, что был уже не в состоянии даже опираться плечом о стену, шершавая поверхность которой расцарапала ему кожу. Он упал на колени, и в тот же самый момент раздался удар молота. Он понял тогда, что испытывает дерево под ударами топора, сотрясающего его до самых корней. В голове проносились бессвязные образы. Он был и срубленным дубом, и поверженным быком. Он слышал, как рушилась древесная масса, как падала плоть. Он открыл рот, чтобы закричать. Нечто огромное закрыло собой все дыры, проделанные в потолке, и на долю секунды он погрузился в могильную тьму… Где-то вдалеке он услышал шепот… ученики молились за него, чтобы помочь ему избавиться от дурных привычек, от жалких бренных остатков прежнего Андуза, от старого рубища. И вот упала первая капля, ударив его по лопатке. Она пробудила в нем те же самые чувства, что и первая капля надвигающейся грозы. Она была большая, теплая и густая, словно небесная слюна. Он стиснул зубы. Он догадывался, что капля — красная и что она пенится, и благословил темноту. Вторая капля упала на затылок и заскользила по шее — похожая на медленно стекающее растительное масло. И потом вдруг сотни, тысячи капель слились в единый поток. Тело стало липким. Он умирал от отвращения, но, несмотря на жару, отвратительный запах и слабость, держался.

Он попытался встать. Но жирные руки не могли найти точку опоры. Он поскользнулся и грузно повалился на левый бок. Он с трудом переводил дух, как раненый воин, истекающий кровью. Но уже в нем пробуждалась какая-то необузданная радость. Так родник пробивает себе дорогу в скале. Сила! Он обретет силу! Именно эта пролившаяся кровь, подобно ручьям, звонко журчащим среди тишины подземных гротов, и несла в себе силу! И сила поможет ему спасти Ашрам. Учитель прав. Тот, кто вскоре выйдет на свет божий, станет другим человеком. Да, внешне он останется Андузом, но его внутренний мир изменится. Теперь он достойный доверия атлет, который преодолеет любые препятствия. Он станет верным камикадзе.

Он не осмелился вытереть потное лицо, боясь испачкаться, и осторожно оперся на одно колено. Он рассчитывал каждое движение, как если бы ему предстояло сражаться с обледеневшей землей. Луч света осветил ступеньки.

— Как ты там? — спросил Учитель.

— Все в порядке. Сейчас приду.

Ему предстоял долгий и изнурительный путь. Учитель поставил лампу на самую верхнюю ступеньку. Лучи света едва проникали в каморку. Ноги Андуза утопали в тягучей жиже. От нее шел легкий пар, как от болота перед восходом солнца. Он дошел до лестницы и только тогда увидел, что весь перемазался. Но он, страшный чистюля, по утрам неизменно принимавший душ, тщательно смывавший грязь, каждый день менявший белье, испытывал нечто вроде ироничного наслаждения, созерцая покрасневшие руки и расцарапанную грудь. Он подумал о распятом Христе, который на третий день воскрес и вознесся на небеса. «Я тоже, — сказал он себе, — возвращаюсь из Ада и, преодолевая семь символических ступенек, прохожу через семь состояний всемирного бытия, чтобы затеряться в Пространстве, где нет ни начала, ни конца!»

Он повторял любимые слова Учителя, потому что само звучание этих слов, писавшихся с большой буквы, наполняло его таинственной, почти детской робостью. Все Андузы поддерживали тесные связи с катарами,[1]камизарами,[2]с множеством еретических сект, которые методично истребляли. Он последний и самый ярый приверженец священной науки. Его чуть не повергла ниц внезапная слабость на третьей ступеньке, на той, что олицетворяет проницательность человека, его оккультные возможности, его способность быть единым в двух лицах при помощи ясновидения и телепатии. Леа, милая Леа, почему ты такая недоверчивая? Что означают твои бесплодные эксперименты? Неужели ты не боишься рассердить столь терпеливого и снисходительного Учителя, который ждет меня наверху и готов по-отцовски раскрыть мне свои объятия?

— Я иду, — прошептал Андуз.

Он преодолел еще две ступеньки. Он не помнил, что они означали. Сквозь туман он видел склонившиеся лица. Когда же он вышел из тьмы, похожий на человека, уцелевшего после страшной катастрофы, но потерявшего рассудок, они резко отпрянули назад. Одна из женщин закричала. Учитель накинул на плечи Андуза дождевик.