Ученик лоцмана - Борис Борисович Батыршин

пачек книг из алма-атинских, ташкентских и кишинёвских издательств с проводниками плацкартных вагонов; и торговая точка на стадионе «Динамо», превращённом в самый крупный в столице оптовый книжный рынок. Каюсь, закрутившись в этих своих заботах, я совершенно пропустил и разгул демократии конца восьмидесятых, и путч девяносто первого, и танки на Тверской и последовавший за всем этим крах СССР. В итоге, претерпев несколько обидных фиаско на книжно-коммерческом поприще, едва не лишился за долги квартиры, к девяносто третьему я прочно осел в одном из только-только народившихся частных книжных издательств. Здесь и начинается дорожка, приведшая меня через два с половиной года в баньку на берегу Ругозерской губы Кандалакшского залива Белого моря.

Издательство, носившее название «Аргус», было совсем маленькое и занимало один этаж неприметного особнячка где-то в районе Новосущёвской улицы. Коллектив его состоял на две трети из хорошо знакомых друг с другом людей — сплошь выпускников МГУ, по большей части, Физфака и Биофака. Я же, закончивший другой ВУЗ, был в этом сообществе своего рода белой вороной, прибившись туда благодаря старым КСП-шным знакомствам — однако, неплохо вписавшийся в эту своеобразную среду. Как это ещё случалось в начале девяностых, директор и владелец издательства был полон прекраснодушных идей насчёт коллектива единомышленников, общих целей, заключающихся в издании самых качественных книг с наилучшей редактурой, замечательно оформленных, уложенных в тщательно подобранные серии. И никакой погони за прибылью, а одно только стремление нести разумное доброе, вечное — продолжать, или сами дополните список? Всякий, кто хотя бы в общих чертах помнит состояние тогдашнего книжного рынка, сразу скажет, что всё вышеперечисленное есть верный путь к разорению. Так, в итоге, надо полагать, и вышло; однако некоторое время «Аргус» вполне себе безбедно существовал и действительно выпускал замечательные книги. Сборники поэтов-бардов, сказки и мифы в чудесных иллюстрациях, отечественные фантасты вроде мало кому известных тогда Лукьяненко и Олди — а ведь это мы, помнится, чуть ли первыми выпустили «Путь меча», «Рыцарей сорока островов» и «Лорда с планеты Земля»…

Издательство, как я уже упоминал, было маленьким, камерным, сотрудники в массе своей люди молодые, неженатые, не растерявшие романтических иллюзий — соответственно, инравы там царили самые, что ни на есть, дружеские. Каждый занимался тем, что под руку попадалось — мне, например, кроме основных обязанностей редактора приходилось одно время заведовать складом готовой продукции. Свободное же время нередко проводили вместе — не в буйных вечеринках с водкой и девицами, а в традициях своей студенческой юности, на КСПшных слётах, бардовских концертах-квартирниках и, конечно, в турпоходах, в том числе, водных. Во время одного из кратких периодов благоденствия гендиректор Аргуса' Лёша Волков вбухал изрядную часть заработанных деньги — куда бы вы думали? Нет, не в новую иномарку, не на личный банковский счёт, и даже не в расширение дела — а в приобретение на судоверфи в беломорском городке Соломбала двух прогулочных парусно-моторных ботов «СОЛ-860». Эти небольшие, но очень ладные судёнышки, длиной одиннадцать метров с практическим водоизмещением около пяти тонн, несущие кроме слабосильного дизелька парусную оснастку, стилизованную под старину, строились на основе проекта беломорского рабочего баркаса типа «дори», и вмещали по пять-шесть человек команды и пассажиров. Стояли купленные дорки на Беломорской биостанции МГУ, знаменитой ББС, где у многих наших имелись прочные дружеские, а то и семейные связи — и согласно директорской задумке именно там должны были проводить летние отпуска большая часть сотрудников. Так оно и получалось уже два года: к концу июля издательство вымирало, и вся наша братия во главе с гендиректором отправлялись на Белое Море наслаждаться жизнью — как это следует делать в понимании советского интеллигента разлива восьмидесятых годов. То есть: парусные походы, песни под гитару, рыбалка, грибы и ягоды на бесчисленных островах-лудах Кольского берега, и прочие удовольствия. Сейчас, пока мы предаёмся излишествам в баньке, наши «отпускники» сидят на островке Костьян, самом, наверное, примечательном и живописном в проливе Великая Салма. Место это, и впрямь, замечательное — берег собственно Костьяна нависает над узким проливом скальной стеной высотой с шестиэтажный дом; если подняться наверх, то взорам твоим откроется потрясающий вид, и к тому же, можно будет утолить жажду чистейшей дождевой водой, скапливающейся в каменных ваннах. Противоположный берег безымянного островка прогибался крошечной бухточкой, оконтуренной песчаными пляжами, и если переплыть туда на резиновой лодке — можно вволю побродить в отлив по серому песку литорали, поковырять палкой песчаные пирамидки червей-пескожилов, пособирать для дальнейшего высушивания на нагретых солнцем валунах морские звёзды.

На самих островах черники; вдоль кромки воды, там, куда доходит прилив, волны выбрасывают на сушу брёвна, вынесенные в Белое море Северной Двиной. Древесина их за долгие годы и даже десятилетия превратились в труху, и на этом питательном слое произрастает прорва подосиновиков — их столько, что мы в какой-то момент стали брать только шляпки. А если зайти подальше вглубь острова, то в поросших сосенками низинках между каменными замшелыми лбами попадаются полянки лисичек, эдакие рыжие лужицы, и с парочки таких можно заполнить доверху ведёрко. Так что отпускники наши оттягиваются от души: гуляют, рыбачат, собирают грибы, ягоды, вечерами поют у костра под гитару. А я с удовольствием выполняю при них функции извозчика на одной из дорок, «Штральзунде» (вторая в соответствии с известной балладой, носит имя «Сполох») хожу на ББС и в Пояконду, перевозя тех, у кого отпуск закончился или, наоборот, новоприбывших, а так же доставляю припасы. Вот, как сейчас, когда в трюме «Штральзунда» дожидаются завтрашнего рейса два мешка картошки, третий, бумажный, на двадцать кило, с вермишелью, рогожный мешок, полный рыхлых кирпичей серого хлеба скверной местной выпечки, ящик китайской тушёнки «Великая стена» — и, конечно же, дюжина литровых бутылей упомянутого уже «Рояля». Спирт, надо сказать, я вёз не только и не столько для употребления вовнутрь (народ в 'Аргусе подобрался на удивление непьющий), сколько в качестве обменного фонда при расчётах с местными рыбаками, у которых мы брали треску в бочонках, слоями переложенных каменной солью и лаврушкой, и свежеподсоленную красную рыбу. Эти деликатесы и составляли вместе с грибами основу нашего белкового рациона — остродефицитную тушёнку везли больше по инерции, для немногих имевшихся противников рыбного меню.

И вот, называется, сходили, доставили провиант! Володька угодил на больничную койку всерьёз и надолго — ББСовская врачиха после краткого осмотра покачала головой и заявила, что голень сломана в двух местах, причём один из переломов очень скверный, так что пациента требуется срочно доставить в райбольницу, в Кандалакшу. Ну, это была уже не моя забота — туда раз в три-четыре дня бегал катер-буксир, приписанный к ББС, о Володьке позаботятся. Но груз на острова следовало доставить, причём, чем скорее, тем лучше. «Сполох» стоит в Пояконде на переборке дизеля, имевшаяся на «Штральзунде» карманная рация до Костьяна не добивает, а мы и так уже задержались на сутки с лишним, выполняя просьбу ББСовского начальства сходить со студентами в Нильмогубу, на отбор придонной живности. Лёша Волков, надо полагать, уже начал волноваться, так что идти, несмотря на вопиющий недокомплект личного состава всё же придётся. По всем правилам, такому судну требуется не меньше трёх человек команды, и можно, конечно, поискать добровольца среди студентов. Таковой, несомненно, найдётся, ещё и очередь выстроится из желающих, да доцент, руководитель студенческой практики наверняка пошёл бы навстречу, отпустив счастливчика денька на три-четыре. Но увы, подходящей кандидатуры вот чтобы так, с ходу, у меня не было, а брать кого попало не хочется — если что, потом себе же дороже выйдет.

Ну, это не беда, случалось мне ходить на дорках и в одиночку — не самое простое занятие, но днём, в хорошую погоду, если не ставить паруса, а обойтись дизелем, справлюсь. Местный фарватер, весьма, надо сказать, переменчивый из-за приливных и отливных течений, я выучил неплохо, к тому же наиболее хитрые места были, как положено, обставлены вешками и створовыми знаками в виде обрешеченных деревянных пирамид и треугольников, высящихся на берегу.

Всё, решено, иду! Я попрощался с нимфами — чуть более, чем братский поцелуй (увы, сейчас мне не до любовных утех, надо выспаться хорошенько) — и я, зажав под мышкой гитару, бреду, мурлыча под нос недопетую давеча песенку, к пристани — там, на мелкой приливной зыби покачивается и поскрипывает кранцами о края пирса