Глаз Эвы - Карин Фоссум

Сейчас Эмма обнаружила гладкую плиту у воды и принялась махать и кричать, звать мать. Эва спустилась к ней. Места там было достаточно, чтобы усесться вдвоем.

— Мы не будем здесь сидеть, она мокрая. Можно подхватить воспаление мочевого пузыря.

— А это опасно?

— Нет, но больно. Жжет, и все время хочется писать.

Но они все равно уселись на плиту. Обе следили глазами за маленькими водоворотиками на воде и удивлялись, как они получаются.

— А почему река течет? — спросила Эмма.

— Ой, господи, откуда я знаю?! Может, это как-то связано с тем, что на дне… Я вообще мало что знаю. Вот пойдешь в школу, и там тебе расскажут обо всем.

— Ты всегда начинаешь говорить про школу, когда не знаешь, что ответить.

— Да, что поделаешь. Во всяком случае, сможешь спросить у учительницы. Учительница в школе знает гораздо больше, чем я.

— Не думаю…

Мимо по течению пронеслась пластиковая канистра.

— Ой, она мне так нужна! Достань!

— Нет уж, уволь! Пусть себе плывет. Это же мусор, Эмма! И вообще, я замерзла. Может, пойдем домой?

— Ну, еще немножечко!

Эмма уселась поудобнее, подтянула коленки к подбородку, заправила волосы за уши, но они были непослушные и все равно выбивались.

— А там глубоко? — Она кивнула на середину реки.

— Да нет, не особо, — ответила Эва. — Метров восемь или девять — не больше.

— Но это же глубоко!

— Нет. Самое глубокое место в мире находится в Тихом океане, — произнесла она задумчиво. — Это такая впадина. Ее глубина одиннадцать тысяч метров. Вот это, я понимаю, глубоко.

— Не хотелось бы мне там купаться. Ты все знаешь, мамочка, я не думаю, что учительница знает про эту… впадину. Я хочу розовый рюкзак! — неожиданно выпалила она.

Эва замерла.

— М-м-м, — нерешительно сказала она. — Он симпатичный. Но, видишь ли, он ужасно быстро пачкается. Мне больше нравятся коричневые. Я хочу сказать — рюкзаки для школы. Ты видела? Я имею в виду — такие, с какими ходят взрослые ребята.

— Но я ведь еще не взрослая. Я же только в первый класс пойду.

— Да, верно, но ты растешь, а я не смогу покупать тебе новый рюкзак каждый год.

— Но ведь у нас сейчас больше денег, правда?

Эва не ответила. Услышав вопрос, она быстро обернулась, чтобы посмотреть, не идет ли кто-то за ними. Такая у нее появилась привычка. Эмма подняла палочку и сунула ее в воду.

— А почему в воде пена? — продолжала она. — Такая желтая, противная… — Она била по воде палочкой. — Что, опять в школе спросить?

Эва по-прежнему молчала. Она тоже сидела, подтянув колени к подбородку. Мысли ее были далеко-далеко. Глаза затуманились, фигурка Эммы размылась. Река напомнила ей о чем-то. Теперь она видела там, в черной воде, лицо, круглое, с узкими глазами и черными бровями.

— Ложись на кровать, Эва!

— Что? Зачем?

— Делай, что говорю! Ложись на кровать!

— А можно в «Макдоналдс»? — спросила Эмма.

— Что?! Да, конечно. Пошли в «Макдоналдс», там, по крайней мере, тепло.

Эва встала, все еще пребывая в некоторой отключке, и взяла дочь за руку. Покачала головой и посмотрела на реку. Лицо пропало, но она знала, что оно вернется; может быть, это лицо будет преследовать ее до конца жизни. Они снова вскарабкались на пешеходную тропинку и медленно побрели назад в город. Больше на тропинке никого не было.

Эве казалось, что ее мысли живут как бы отдельно от нее, разбредаются, идут каждая своим путем, задерживаясь на том, о чем она предпочла бы забыть. Река бурлила, Эве все время чудилось, что на поверхности появляются какие-то неясные, причудливые фигуры. Когда же они, наконец, исчезнут? Когда же она обретет покой? А время шло… Один день, потом другой, потом еще один — вот и шесть месяцев прошло.

— А можно мне гамбургер с детским подарком? Он стоит тридцать семь крон, ведь у меня нет Аладдина!

— Хорошо.

— А ты что будешь, мама? Курицу?

— Пока не знаю.

Она не могла оторвать взгляда от черной воды, при мысли о еде ее даже затошнило. Она вообще никогда не думала о еде. Сейчас она смотрела, как река то поднимается, то снова опускается — вся в хлопьях серо-желтой пены.

— Ведь у нас же сейчас больше денег? Да, мамочка? Можем есть, что захотим, правда?

Эва не ответила. Она вдруг остановилась и крепко зажмурилась. Прямо на поверхности воды болталось что-то серо-белое. Оно слабо качалось на воде, прибитое к берегу сильным течением. Она не могла отвести от этого глаз и совсем позабыла про девочку, которая тоже остановилась и которая видела гораздо лучше матери.

— Там… человек! — прокричала Эмма осипшим голосом. Она вцепилась в материнскую руку, глаза ее широко раскрылись от изумления. Несколько секунд они стояли, как приклеенные, и, не отрываясь, смотрели на бесформенную, очевидно полуразложившуюся фигуру, качающуюся среди камней ногами к берегу. Человек лежал на животе. На затылке у него волос было совсем мало, они видели пятнышко-плешь. Эва даже не заметила, как пальцы впились в кожу, расцарапав ее до крови через свитер, она смотрела на этот серо-белый труп со светлыми спутанными волосами и не могла вспомнить, где она видела его раньше. Но кроссовки — сине-белые, высокие, полосатые кроссовки… Внезапно она ощутила во рту вкус крови.

— Там человек, — снова сказала Эмма, уже тише.

Эве хотелось закричать. В горле что-то клокотало, но она не могла произнести ни звука.

— Он утонул. Бедняга. Утонул, Эмма!

— А почему он такой страшный? Он же, как желе!

— Потому что, — она запнулась, — потому что прошло много времени.

Она закусила губу так сильно, что губа треснула. Опять вкус крови. Она пошатнулась.

— Давай его перевернем!

— Ты что, с ума сошла? Это дело полиции.

— А ты им позвонишь?

Эва обхватила дочь рукой за пухлые плечики и подтолкнула по направлению к дороге. Она посмотрела через плечо, как будто ожидая внезапного нападения и не зная, с какой стороны оно последует. При въезде на мост стояла телефонная будка; Эва тащила дочку к ней и одновременно шарила по карманам в поисках мелочи. Наконец она нашла пятикроновую монетку. Полуразложившийся труп так и стоял у нее перед глазами, как дурное предзнаменование. Она только-только успокоилась, время как бы покрыло все ужасные воспоминания слоем пыли, кошмар слегка поблек. Но сейчас сердце ее под свитером громко стучало, она почти потеряла контроль над собой. Эмма молчала. Испуганными серыми глазами она смотрела на мать. Они остановились.