Ночь летающих гробов - Эдуард Веркин

Я устроил засаду – и в первую же ночь обнаружил, что паук ненастоящий, резиновый. И что над девочкой прикалывался ейный же брат, на два года старше. Пошутить решил, повеселиться.

Я персонально высек этого изверга крапивой, сказав, что, если он ещё будет откалывать такие штучки, я высеку его уже солёными прутьями.

– Да, Резиновый Паук пойдёт. – Я закинул руки за голову и снова разлёгся на диване. – Поведай миру про этот скорбный случай, повергни мир в ужас…

– У тебя больное чувство юмора, ты знаешь?

– А у тебя… А у тебя…

Я хотел сказать что-нибудь обидное, проехаться по теме внешности Тоски или по теме мозгов…

Но сказать обидное мне не удалось. Неожиданно заиграла классическая музыка в эдаком фальшивом электронном варианте. Я даже вздрогнул – никак не могу окончательно привыкнуть к этим дурацким сотовым телефонам.

Тоска сделала серьёзное лицо и удалилась на кухню. Видимо, звонок был по делу. Она придумала для себя одну хитрость. Теперь, когда ей звонили её дурацкие подружки, звучала весёлая песенка из мультика, когда просто знакомые – незамысловатая мелодия из памяти телефона, когда родители – жуткий звук, напоминающий то ли игру расстроенной скрипки, то ли работу ножовки по металлу. До сих пор теряюсь в догадках, где Тоска могла раздобыть подобный визг, может, в самом деле на лесопилке?

Ну, а классическая музыка, по её мнению, должна была настраивать на серьёзную работу. Классическая музыка обозначала все звонки с неизвестных телефонов. Или с тех, что по делу.

Кстати, под какой мелодией был записан я, выяснить, к сожалению, не удалось.

Пока я лежал и раздумывал, какую музыку Тоска мне прицепила: зевание, ржание или лягушачье кваканье, – сама Тоска в задумчивости стояла на пороге комнаты. Шумно втягивая и выпуская воздух. Определённо Тоска о чём-то напряжённо думала.

Я хихикнул.

– Напрасно смеёшься, Куропяткин. У нас дело. Работа.

Я почувствовал прилив сил. Работа есть работа, работать я люблю, хотя по природе своей я всё-таки лодырь. Мне нравится состояние, когда всё только начинается, нравится предвкушение того, что мне сейчас в руки попадёт тайна. Дело, которое надо будет распутывать, над которым придётся ломать голову.

– Излагай, – сказал я Тоске, и мы уселись за стол.

На столе у меня специально припасены бумага, карандаши, фломастеры и даже один настоящий позолоченный самописец. Необходимо подробно записать суть дела, если потребуется – даже что-то зарисовать. Так будет наглядней и проще потом разбираться.

Суть дела была такова. Жил да был в нашем городе один дядька, гробовых дел мастер. Занимался он тем, что продавал гробы и имел с этого неплохой доход. И хотя гробовщиков в нашем маленьком городке было аж трое, этот стоял особняком, и дела его шли успешнее, чем у других. Поскольку этот гробовщик был особенный. Эксклюзивный, так сказать.

Талант.

Но недобрая о нём слава шла. По слухам, он обладал каким-то звериным чутьём. Умрёт кто-нибудь, не успеют его ещё и в морг отвезти, а тот гробовщик уже тут как тут. Стоит на пороге во всём чёрном со скорбным лицом. О деньгах никогда не заговаривал, перво-наперво проявит сочувствие, понимание, плечо подставит родственникам, чтобы поплакали. А в нужный момент бумагу подсовывает. Всё очень просто. Поговаривали, что с чёрной магией тот дядька-гробовщик был знаком, колдун.

И была у этого дядьки сестра. Жила она скромно с сыном Матвейкой в двухкомнатной квартире в хрущёвке, кстати, недалеко от нас. Но вот буквально на днях дядька умирает и оставляет после себя завещание, в котором говорится, что с покойным надо провести три ночи. Последняя, так сказать, воля усопшего. Делать нечего, решила сестра отсидеть эти три ночи. И первая же ночь закончилась неприятностью – её с расстроенными нервами увезли в больницу. Остался один Матвейка, который-то и попросил нас о помощи.

– Тебе это ничего не напоминает? – спросил я Тоску. – Где-то я уже это слышал и даже, кажется, видел.

Тоска с лёгким презрением улыбнулась.

– Ну как же, как же, – она стала похожа на училку по литературе, – гоголевского «Вия», конечно, в школе не изучают, но каждый культурный человек… Страшная вещь. И фильм тоже страшный. Все актёры, которые снимались в том старом фильме, потом либо болели, либо в неприятные истории попадали. Да и в прокате этот фильм создавал проблемы… То кинотеатр сгорит, то погода испортится.

Форточка на кухне жалобно скрипнула и захлопнулась. Мы с Тоской переглянулись.

– Я другую историю слышал, – сказал я нарочно бодрым голосом, будто совсем не заметив неожиданных хлопков форточки в безветренную погоду. – Я слышал, что существуют две версии этого фильма. Одна, которую все видели и смотрят до сих пор. А другая находится в архивах спецслужб, и её никто не смотрит. Потому что тот, кто её посмотрит, навсегда сходит с ума и лечению уже не поддаётся.

На кухне что-то звякнуло, упало на пол и разбилось.

– Это ты? – спросил я Тоску.

– Что – я? – Тоска с недоумением посмотрела на меня.

– Ты последняя была на кухне, ты пила воду и поставила стакан на край стола. Сознайся, ты решила мне в доме всю посуду перебить.

Честно говоря, я просто хотел пошутить и как-то разрядить обстановку. Но у меня это вышло коряво.

– Да ничего я не пила, не брала и не ставила.

Тут снова зазвонил телефон. Звонил тот самый Матвейка. И в этот раз играла не классика, а мелодия из мультика. Почему-то Матвейка проходил по категории «подружки», а не «дела». Непоследовательная какая-то Тоска…

– Он плачет, – грустным голосом сказала Тоска, – надо ехать. Матвейка говорит, что через два часа за ним заедет нотариус, чтобы увезти в дом к дяде. Он оставит его там одного.

Я быстро накинул куртку, взял рюкзак, прихватил свой верный томагавк (я его, кстати, усовершенствовал – ручку сделал раскладной, на пружине, так что топорик теперь легко умещался в рукаве), и мы с Тоской побежали. Только на лестнице я вспомнил, что забыл заглянуть на кухню и проверить, что же там всё-таки разбилось. Но не возвращаться же? Плохая примета. Посуда же – наоборот – к счастью колотится.

Забудем.

Через пятнадцать минут мы стояли у Матвейкиной двери. Звонок. Ещё звонок. Тишина.

– Сдох он, что ли? – спросил я. – Если он сдох, то тогда совсем другое дело, тогда надо…

Тоска ткнула меня в спину.

– Ладно, молчу, – я снова нажал на кнопку.

Щёлкнул замок, и на пороге появился наш подопечный. Матвейка. Вокруг глаза у него наблюдалось красное кольцо, на секунду я задумался, что это, потом понял – человек долго стоял возле двери и наблюдал в глазок за лестничной площадкой.

– Ты Матвейка? – спросила Тоска.

Матвейка кивнул. Он оказался худеньким мальчиком лет восьми, ничего выдающегося, обычный. Вид у него был расстроенный, вернее, даже испуганный.