Колесо судьбы - Даниэла Стил

— Ты знаешь, мне эти звуки стали даже как будтонравиться.

На этот раз она поцеловала его сама, и минуту спустя их теласлились так же тесно, как губы.

Прошли, казалось, долгие часы, прежде чем они заговорилиснова. У входной двери горел свет, а в гостиной, где они лежали, и в маленькойспаленке позади нее было темно. Но и в темноте он почувствовал на себепристальный взгляд жены.

— Мне кажется, что-то должно случиться, — сказалаона. Все эти дни Джин чувствовала какую-то непонятную тяжесть в груди, онаслишком хорошо знала своего мужа. — Энди?..

Он не мог придумать, что ей ответить. Сегодня это было нелегче, чем два дня назад, а к концу недели будет еще тяжелее. Сказать тем неменее надо. Теперь он уже желал, чтобы этого не было вовсе: впервые за минувшиетри дня вдруг усомнился, что поступил правильно.

— Я не знаю, что тебе сказать…

Джин все поняла женским чутьем. Сердце ее тревожно забилось;она смотрела на него в темноте широко раскрытыми глазами, и лицо ее стало такимже печальным, каким было до замужества. Они были разными по характеру: он частосмеялся, сыпал шутками, остротами, постоянно придумывал что-то смешное. У негобыли веселые глаза, открытая улыбка. Жизнь обходилась с ним милостиво, не точто с Джин: та отличалась нервозностью, свойственной людям, которым жилосьнелегко с самого раннего возраста. Родители ее были алкоголиками, сестра,страдавшая припадками эпилепсии, умерла в тринадцать лет в одной постели сдевятилетней Джин. Девочке пришлось вести борьбу за выживание чуть ли не ссамого рождения. Но, несмотря на это, в ней чувствовалась некая порода,прирожденный вкус к жизни, который, правда, еще не получил развития. Энди знал,что со временем она должна раскрыться, подобно цветку, который любовновыращивают и холят, и заботился об этом, как умел.

Но сейчас он ничем не мог облегчить грусть, стоявшую в ееглазах, столь же глубокую, какую он наблюдал при первой их встрече.

— Ты идешь туда? Я так и знала!

Он кивнул. Ее огромные темные глаза наполнились слезами. Оналегла навзничь на той самой кушетке, где они только что любили друг друга.

— Не смотри так, малышка, не надо…

Энди почувствовал себя настоящим извергом. Не будучи всостоянии видеть ее страдания, он встал и вышел в прихожую, чтобы выудить пачку«Кэмел» из кармана пальто. Достав сигарету, нервно закурил и сел в зеленоекресло, стоявшее напротив кушетки. Джин теперь плакала в открытую, однако,вглядевшись в ее лицо, он не увидел в нем ни малейшего намека на удивление.

— Я знала, что ты пойдешь, — повторила она.

— Я должен пойти, малышка.

Она кивнула — в знак того, что понимает его. Однако от этогоей было не легче. Прошло, как им показалось, несколько томительных часов,прежде чем она набралась мужества спросить:

— Когда?

Эндрю Робертc с трудом сдержал слезы. Ни один ответ еще недавался ему с таким трудом.

— Через три дня.

Он видел, как она вздрогнула и снова закрыла глаза. Еедушили слезы.

В последующие три дня нормальный ход их жизни нарушился. Джинотпросилась с работы, чтобы собрать его в дорогу, и доводила себя доисступления, стирая его белье, штопая носки, выпекая пирожки, чтобы дать ихмужу с собой. Она трудилась не покладая рук с утра до самого вечера, надеясь,что эти хлопоты облегчат им обоим тяжесть расставания.

Однако все было напрасно. В субботу вечером он потребовал отнее оставить все это: прекратить укладывать вещи, которые ему не нужны, печьпирожки, которые он никогда не съест, штопать носки, без которых прекрасноможно обойтись. Он обнял ее, и она залилась слезами.

— О боже! Энди! Как я буду жить без тебя?

Когда он заглянул в ее глаза и увидел, что он ей сделал, емупоказалось, что внутри у него все оборвалось.

Но другого выбора не было… не было… Мужчина должен идтисражаться, когда его страна воюет. Хуже всего было то, что в те минуты, когдаему удавалось не думать о ее муках, им овладевало новое, еще не изведанноевозбуждение: он идет на войну, другой такой возможности может никогда больше непредставиться. Это было что-то вроде мистического ритуала, обряда посвящения вмужчины. Он чувствовал себя обязанным пройти через него.

Понимание этого пришло к нему в субботу вечером. Мучительноразрываясь между жалостью к Джин, цепляющейся за него своими слабыми руками, ипатриотическим долгом, Эндрю почувствовал, что хочет покончить со всем этимпоскорее и оказаться в поезде, увозящем его на запад. Ему надо было явиться нацентральный сборный пункт к пяти часам утра.

Когда он вошел в спальню, чтобы переодеться в дорогу, Джинвыглядела уже спокойнее. Она выплакала слезы, веки ее покраснели и распухли,однако теперь она показалась ему смирившейся с неизбежным. Какой бы ужасной ипугающей ни выглядела их разлука, для нее это было почти то же, что повторнаяутрата родителей и сестры. Энди — единственное, что у нее еще оставалось, онасогласилась бы скорее умереть, чем потерять его. И вот теперь он ее покидает.

— С тобой будет все в порядке, правда, малышка? —Он сел на край кровати и посмотрел на нее в отчаянной надежде, что она успокоитего, хотя бы немного. С грустной улыбкой она взяла его руку в свои ладони.

— Да уж куда я денусь? — На этот раз ее улыбкапоказалась ему таинственной. — Знаешь, чего я хочу?

Еще бы ему не знать: она хочет, чтобы муж остался дома.Будто прочитав мысли, она поцеловала кончики его пальцев.

— Помимо этого, я хотела бы… Я надеюсь, что тыоставляешь меня беременной…

В волнениях последних дней они забыли про всегдашнююосторожность. Раньше он постоянно помнил об этом, но последняя неделя была такнасыщена переживаниями! Энди надеялся, что это был не самый опасный ее период,но теперь он засомневался.

Весь минувший год они тщательно предохранялись, с самогоначала решив не иметь детей — по крайней мере первые несколько лет, пока оба неподыщут более подходящую работу. Не исключалось, что Энди будет продолжатьучиться еще два года. Они были еще молоды, и можно было не спешить с детьми. Нотеперь вся их жизнь перевернулась вверх дном.

— Мне показалось, что в эти ночи у нас было как-топо-другому, — сказала Джин.

— Ты думаешь, что ты могла?.. — Он с тревогойпосмотрел ей в лицо. Этого он хотел меньше всего! Как было оставить ее одну втаком положении и мчаться бог знает куда, под пули?

Джин пожала плечами.

— Возможно… — Она снова улыбнулась и села рядом. —Я дам тебе знать.

— Дьявольщина! Только этого нам и не хватало! — Онпомрачнел еще больше, с беспокойством взглянул на часы, стоявшие на столике укровати: десять минут пятого. Ему пора уходить.