Белая невеста, черная вдова - Евгения Горская

Он обнаружился уже в машине «Скорой». Сел в уголочке, глядя, как на Инну надевают кислородную маску.

— Зачем вы здесь? — удивилась Таня, присаживаясь рядом. — Я врач, а вам ехать незачем.

— Я поеду, — не глядя на нее, заявил мужчина.

Разговаривать он явно был не расположен, всем видом показывал, как тошно ему здесь находиться. Непонятно было только, зачем поехал. Таня отвернулась.

Сосед ей решительно не нравился.

Потом она провожала каталку с Инной Ильиничной в реанимацию, разговаривала с дежурившим этой ночью кардиологом и опять наткнулась на соседа, когда выходила из больницы через приемное отделение.

Сосед с видом страдальца сидел на стуле, сжимая в руках серую кепку. Увидев ее, поднялся, пошел рядом.

— Она в реанимации, — объяснила Таня, хотя сосед ни о чем не спрашивал.

Он промолчал. Плелся за ней, уставившись себе под ноги.

Какого черта сидел в больнице, если его не интересует состояние Инны Ильиничны?

Улицы в этот поздний час были совершенно пусты, только редкие машины проезжали, освещая фарами грязный снег у кромки тротуара.

У метро весело смеялась компания молодых людей, сосед неодобрительно на них посмотрел.

Юра сейчас сказал бы что-нибудь вроде «как хорошо быть молодым», и Таня улыбнулась бы в ответ.

Сосед открыл рот, только когда они поднялись к себе на этаж.

— До свидания, — не глядя на спутницу, буркнул он.

— Спокойной ночи, — вежливо ответила Таня.

Только захлопнув за собой дверь, она вспомнила, что квартира соседки осталась незапертой.

Дверь следовало запереть. Но, во-первых, она не знала, где Инна Ильинична держит ключи, а во-вторых, ей ужасно не хотелось заходить без разрешения в чужую квартиру. Муж соседки когда-то был крупным чиновником, и одинокая пенсионерка Инна Ильинична не бедствовала. Дома у нее хранилось много антиквариата и разных ненужных штучек вроде больших изумрудных щеток или нерядовых картин на стенах. Конечно, если из квартиры что-то пропадет, женщина едва ли подумает на Таню, но все-таки…

Таня так и стояла, не раздеваясь, когда на площадке послышались шаги. Она отперла дверь, выглянула. Сосед направлялся к двери Инны Ильиничны.

— Хочу запереть квартиру, — заметив Таню, буркнул он.

— Вы знаете, где ключи? — зачем-то она отправилась за ним следом.

— Знаю.

Он пошарил рукой, зажег свет в чужой прихожей. Уверенно прошел к стоявшей у двери тумбочке, выдвинул верхний ящик, достал связку ключей.

В чужом доме мужчина ориентировался отлично.

— Спокойной ночи, — попрощалась Таня, не дожидаясь, когда он покинет соседскую квартиру, и наконец-то заперла дверь в свое жилище.

Дробышев проснулся, как обычно, в семь. Выбрался из постели, поставил на плиту чайник, по привычке включил утренний новостной канал радио. Говорили о раскрытом деле масштабного воровства в Министерстве культуры, он немного послушал и выключил радио. Хищения в культурной сфере сейчас интересовали его меньше всего.

Нужно было позвонить Егору и Владе, рассказать, что Инна Ильинична в больнице. Звонить не хотелось до смерти, несмотря на то, что он давно уже мог думать о Владе спокойно. Вернее, он совсем о ней не думал.

Вчера из больницы он вернулся поздно, почти в два. Звонить среди ночи было невозможно, и неприятное действие пришлось отложить на утро.

Чайник закипел, он заварил себе чай прямо в кружке. Посидел, обняв кружку руками, и, нехотя поднявшись, поплелся в квартиру Инны Ильиничны.

Старую бумажную записную книжку он нашел рядом с телефоном. Открыл страничку с буквой «Е» в углу, сразу увидел аккуратно написанное «Егор», снял трубку стационарного «панасоника» и набрал записанный рядом с именем городской московский номер племянника соседки.

Длинные гудки шли долго. Немудрено, нормальные люди в это время еще спят. Он уже собрался положить трубку, когда в ней что-то щелкнуло, и тихий женский голос произнес:

— Алло.

— Влада? — на всякий случай спросил Дробышев.

— Да… — растерянно произнесла она.

— Это Степан, — объяснил он. — Степан Дробышев.

— Степа? — удивилась Влада. — Приве-ет.

— Привет, — отозвался он. Дробышев уже забыл ее привычку немного растягивать слова. Когда-то ему это очень нравилось, как нравилось в ней все. — Егор дома?

— Н-нет, — неохотно призналась она. — А что?

— У Инны Ильиничны инфаркт, — объяснил Дробышев. — Ее вчера отвезли в больницу.

— Егора нет. — Она растерялась, вздохнула. — Что же мне теперь делать?

Ему меньше всего хотелось думать о том, что же ей теперь делать.

— Ее отвезли… — Дробышев назвал номер больницы и посоветовал: — Позвони в справочную.

— А телефона справочной ты не знаешь?

— Не знаю. Посмотри в Интернете. Пока.

Больше говорить было не о чем, и он положил трубку.

Телефон зазвонил тут же, он даже не успел открыть дверь. Видимо, у Влады стоял определитель номера, и она знала, откуда он звонил.

— Степа, — попросила Влада. — Скажи мне свой мобильный.

Он послушно продиктовал цифры и опять проговорил:

— Пока.

Чай, пока он ходил в соседскую квартиру, совсем остыл, и Дробышев его вылил.

Ему было страшно думать о том, что Инны Ильиничны может не стать. Это было странно, потому что он вспоминал о соседке, только когда случайно ее встречал. Тогда же вежливо спрашивал, не нужна ли ей помощь. Женщина помощи не просила.

Он твердо знал, что сам он мгновенно получит от нее любую помощь, если таковая потребуется.

Дробышев снова заварил чай и снова не стал его пить. Достал планшет, нашел в Интернете телефон справочной больницы, позвонил, послушал длинные гудки. Ему не ответили, кажется, справочная еще не начала работать.

Еще, наверное, стоило позвонить родителям, рассказать про Инну, но будить родителей в такую рань он не стал. Выпил остывший чай и поехал на работу.

К новой квартире Таня еще не привыкла. Квартиру ей купил отчим. Можно было и не покупать, поскольку мама после нового замужества переехала к мужу, и Таня вполне уютно чувствовала себя в их маленькой старой хрущевке. При прежнем мэре хрущевку собирались снести, но у нового мэра нашлись дела поважнее, и несколько утопавших в зелени домов продолжали стоять.

— Я куплю тебе квартиру, — сообщил отчим, оглядывая заставленные старыми книжными шкафами стены. Таня пыталась возражать, но отчим возражений не слушал. Он смотрел на маму счастливыми глазами, и было видно, что тратить на жену деньги является отныне его первостепенной задачей.