Возвращение алтаря Святовита - Алексей Борисов

В десять утра колокольчик дверного звонка протрезвонил два раза, и Дистергефт, прислонив к шкафу собранный в тюрьму чемоданчик, понуро опустив голову, стараясь не обращать внимания на подглядывающих сквозь замочные скважины соседей по коммуналке, пошёл отпирать дверь. Равдоникас стоял, опершись одной рукой на стену с облезшей краской, согнув правую ногу ступнёй кверху и внимательно разглядывая подошву своей туфли, водил по ней веткой, что-то счищая, бурча под нос: «Дворник зараза».

– Ты? – удивился Петер.

– Нет, НКВД, – с ходу выпалил Владислав. – Ты чего на работе не появляешься? Заболел? Постой, да на тебе лица нет. Ты как наш старый котелок, что уже год не видел огня, такой же серый. Доктора вызвал?

Дистергефт отрицательно покачал головой и подвинулся в сторону напичканной всевозможной верхней одеждой вешалки, освобождая проход в коридор.

– Проходи, в комнате поговорим. Доктор здесь не поможет.

Выслушав монолог своего друга, посматривая на привязанную к люстре верёвку, выпив рюмочку настойки, Владислав Иосифович встал, достал из портфеля ключи от своей квартиры и, оставляя их на столе, сказал:

– Сегодня воскресенье, переночуешь у меня, а завтра я оформлю командировочные, сопроводительные, ну, всю эту бумажную ерунду, скажем… позавчерашним днём, и привезу часиков в одиннадцать, нет, не успею, лучше в полдень. Ты отправляешься в Оршу. Мы в августе раскопки планировали начать, но так даже лучше. Так сказать, с опережением плана. Подготовь там почву, поработай с архивом, лучше тебя с этим никто не справится. С директором краеведческого музея контакты наладь, а к тому времени всё утрясётся. Кстати, тебе пришла бандероль из Берлинского университета, тяжёлая, на полтора кило. С письмом от самого Эриха Машке. Помнишь, ты запрос посылал?

– Ага, – тихо ответил Петер.

– В поезде посмотришь, я тебе с предписанием её передам. Этот твой «комиссар» из МИДа как раз бандерольку и привёз. Пренеприятнейший тип. Из-за таких уродов я в партию больше ни ногой! Мы тебя в обиде не оставим, помни об этом.

Через пару недель началась война. Командировочный Петер не попадал под план эвакуации музея. Пришлось осаждать кассы вокзала. Брошенный в водоворот беженцев, спасаясь от бомбёжек и трясясь над своим чемоданом с диссертацией, он оказался на перроне пригородной станции Колодня, что в семи километрах от Смоленска с бесполезной плацкартой в кармане. Состав остановили военные. Армии срочно потребовался паровоз. Железнодорожники посоветовали ждать у вагонов, но спустя сутки ситуация не изменилась. Казалось, что про них забыли, а когда отбомбилась немецкая авиация и рельсы выгнулись дугами, стало понятно, что состав никуда уже не поедет. Люди пошли пешком, на юго-восток, навстречу колоннам красноармейцев, ошибочно повернув не на Вязьму, а на Рославль. Кто-то подменил указатели, запутав и без того растерявшихся беженцев. Военные регулировщики постоянно направляли их на второстепенные дороги, вынуждая чуть ли не колесить по кругу. Осуществлялась переброска войск, и гражданское население, с пониманием относясь к подобным мерам, на свою беду двигалось прямо в лапы противника. С самого начала их скитаний к Петеру привязалась девочка Дайва, следовавшая с ним в одном вагоне по соседству. Её умудрённая жизненным опытом бабушка отправила внучку подальше из Орши и, как обычно бывает, провожая детей, просят за ними присмотреть соседей. Дистергефт и присматривал. Шли дни, за сутки колонна проходила с десяток километров, не более. Вскоре пропал завхоз, вместе с продовольственным аттестатом. Начались перебои с продуктами. У ребёнка с собой было два десятка варёных яиц; ими и питались, после того как закончились все припасы, купленные на станции. Да и сколько их было, пяток банок рыбных консервов с булкой ржаного хлеба. Когда в попутную с беженцами сторону перестали следовать машины с ранеными, а канонада стала слышна слева и справа от дороги, Петер сообразил, – они попали в окружение, а вскоре об этом с ужасом догадались и остальные. Переломный момент наступил на следующий день. Ближе к полудню их колонну обстреляли с воздуха. Началась паника. Вражеский лётчик, словно издеваясь, только с третьего захода смог попасть по единственной, брошенной непонятно когда полуторке, отправив попутно на тот свет два десятка женщин. Самолёт, едва не задев высоченную ель, безнаказанно улетел на запад, посеяв страх и безумие. Кондуктор с поезда, выполнявший роль начальника, был смертельно ранен, и сплотить людей возле себя оказалось некому. Убитых даже не стали хоронить, просто сложили у обочины, и колонна побрела дальше. Беженцы постепенно превращались в толпу, которая не то что себя не могла защитить, наоборот, стала опасна. Через несколько часов они вышли к какому-то крупному посёлку. У крайнего дома узнали, что добрались до Хиславич. День и так уже был полон мрачными событиями вроде бы до краев. Какого еще рожна? Но случилось именно то, чего люди хотя и со страхом, однако ждали. По одному тому, как вдруг затихали голоса, Петер догадался, что народ что-то настораживало. Лихорадочный шепот, полный тревоги и отчаянья, пронёсся сначала над посёлком, а потом и среди бесконечно бурлящего потока беженцев. Между тем объяснялось все просто – со стороны Корзово, медленным аллюром, покачиваясь в седлах, верхом скакали немцы. Люди сначала попятились, а затем бросились бежать кто куда, лишь бы не видеть эту страшную змею, одетую в «рогатые каски» с винтовками за спиной.

Определившись на уровне инстинктов с выбранным направлением, Дистергефт с Дайвой стремительно пересекли лужок, скатились по оврагу и, миновав берёзовую рощу, углубились в лес, где неожиданно для себя, когда духу идти уже не осталось вовсе, обнаружили пристанище. Случайно, али какие силы оказали помощь, но впервые за несколько дней мытарств они оказались под крышей над головой, чтобы решить для себя: куда дальше? Ещё оставался призрачным шанс дойти до наших, от которых жди лагерный барак либо пулю в затылок, а в том, что комиссар им заинтересовался и не отстанет, он не сомневался, было за что. Другим возможным решением рассматривалась вероятность дождаться германцев и при удачном стечении обстоятельств добраться до Вюртемберга, к родне. Второй вариант был предпочтительней, но абсолютно непредсказуем и, как он полагал – подлым. Петер Дистергефт, советский человек, немец по национальности, впервые в своей жизни почувствовал, что не знает, как правильно поступить. Оказавшись на распутье, в голову не приходила ни одна мысль, указывающая безошибочное направление. Направо пойдёшь – жизнь потеряешь; налево – сгинешь без чести. Возникла дилемма и её требовалось немедленно разрешить. Но как? Решение пришло само собой. Уж если выбирать планиду, то пусть это решит случай, а не тягостное умозаключение. Петер обратился к Дайве, выцарапав из кошелька с медными застёжками гривенник:

– Давай-ка мы с тобой, девочка, бросим, как некогда древние римляне, жребий.

– Это как? – не поняв сути предложения, спросила Дайва.

– Выпадет «орёл» – вернёмся в Хиславичи, как-нибудь отыщем порядочных людей, переждём войну, а там видно будет. Немцы здесь долго не задержатся. Если «решка», станем пробираться дальше, до Ельни.

– Да вы что, Петер Клаусович? – возмутилась Дайва. – Немцы – звери. Вы видели, что они сделали сегодня на дороге? Дяденьке железнодорожнику ногу оторвало. Как он теперь без ноги? Здесь нас убьют. Я боюсь оставаться или идти назад, только на восток. Не надо никаких жребиев.