Связанный честью - Сандра Браун

Эйслин опустила глаза, но, увидев, как сверкнул нож, в страхе глянула на мужчину. Тот просто решил отрезать себе кружок колбасы. Поднес его к губам – уголок рта приподнялся в самодовольной улыбке. Он наслаждался ее страхом, и это разозлило Эйслин. Усилием воли она заставила себя справиться с эмоциями и холодно посмотрела на него.

Возможно, это было ее ошибкой.

Если бы ее раньше попросили нарисовать портрет беглого преступника, ее описание бы ничем не напоминало Лукаса Грейвольфа. Ей вспомнилось, что она читала о его деле в газетах, но это было несколько лет назад. Судебные обвинители выставляли его нарушителем спокойствия и агитатором-диссидентом, который сеет недовольство среди индейцев. Но упоминали ли те статьи о том, что он такой красавчик? Если и упоминали, она не обратила на это внимания.

На нем была синяя рубашка шамбре, без сомнений, тюремная. Рукава оторваны, остались только рваные, с торчащими нитками проймы. На голове бандана, состряпанная из рукава, повязанная в стиле апачей, оттягивает назад волосы, такие невероятно черные, что казалось, они поглощают свет. Правда, они довольно уныло выглядели, явно нуждаясь в мытье, сапоги и джинсы тоже были в плачевном состоянии.

Эйслин обратила внимание на его пояс, искусно украшенный серебром с вкраплениями бирюзы, на цепочку с серебряным христианским крестиком и амулет, висевшие на поросшей темными волосами груди. Он не был чистокровным индейцем.

И снова она опустила взгляд. Учитывая обстоятельства, ее смущало, что его потная рубашка распахнута почти до талии и что сережка в его правом ухе не вызывает у нее отвращения. Крошечная серебряная маска качины[3] являла собой дух другой религии и плохо сочеталась с крестом на шее, но эта сережка удивительно шла Грейвольфу.

– Ты не собираешься ко мне присоединиться? – язвительно поинтересовался он, на ноже протягивая Эйслин ломтик колбасы.

Она подняла голову и вызывающе выпятила подбородок:

– Нет, спасибо. Я попозже поем вместе с мужем.

– С мужем?

– Да.

– И где он?

– На работе, но должен прийти с минуты на минуту.

Он как раз подносил ко рту ломоть хлеба. Откусил и с беззаботным видом задвигал челюстями. У Эйслин руки зачесались дать ему пощечину.

– Ты не умеешь врать.

– Я не вру.

Он проглотил кусок.

– До вашего прихода, мисс Эйслин Эндрюс, я обыскал всю квартиру. Здесь нет мужчин.

Теперь пришла ее очередь сглотнуть, и это далось ей нелегко. Эйслин отчаянно желала, чтобы сердце перестало биться о ребра как сумасшедшее. Ладони вспотели. Она сжала под столом руки:

– Как ты узнал мое имя?

– Почта.

– Ты рылся в моей почте?

– Ты как будто встревожилась. Вам есть что скрывать, мисс Эндрюс?

Она не стала глотать наживку и крепко сжала губы, еле сдерживаясь, чтобы не выругаться.

– Тебе пришел счет за телефон.

Увидев его лукавую ухмылку, она снова сорвалась:

– Тебя поймают и вернут в тюрьму.

– Да, я знаю.

Спокойный ответ заставил ее замолчать. Все заготовленные угрозы и аргументы потеряли смысл. Она молча смотрела, как он поднимает пакет с молоком, запрокидывает голову и жадно пьет. Смотрела на смуглую, бронзовую шею, на двигающийся кадык, завораживающий ее, как маятник гипнотизера. Он пил и пил, пока не опустошил весь пакет. Поставил его на стол и вытер губы тыльной стороной руки, в которой все еще держал нож.

– Если ты знаешь, что тебя поймают, зачем делать себе еще хуже? – спросила она из чистого любопытства. – Почему ты не хочешь сдаться?

– Потому что сначала мне надо кое-что сделать, – мрачно ответил он. – Пока еще не слишком поздно.

Эйслин не стала больше задавать вопросов, боясь, что ей несдобровать, если она узнает о его преступных планах. Но если ей удастся отвлечь его, он может ослабить бдительность, и тогда она рванет к задней двери, в гараже кнопкой откроет дверь и…

– Как ты вошел? – резко спросила она, впервые осознав, что нигде нет признаков взлома.

– Через окно спальни.

– А как тебе удалось сбежать из тюремного поселения?

– Я обманул человека, который мне доверял. – Его твердый рот скривился в усмешке. – Он оказался таким дураком, что поверил индейцу. Всем известно, что индейцы недостойны доверия. Верно, мисс Эндрюс?

– Я ничего не знаю об индейцах, – тихо ответила она, не желая его провоцировать.

Он был так напряжен, что казалось, вот-вот взорвется.

Но, сдерживая свои эмоции, она как будто только распаляла его. Его взгляд медленно скользнул по ней, обдавая жаром. Она болезненно ощущала свои светлые волосы, голубые глаза, белую кожу. Его усмешка была угрюмой.

– Я и не думал, что знаешь. – Мгновенным движением, слишком быстрым для ее глаз, он заткнул нож за пояс и потянулся к ней. – Вставай.

– Зачем?

Он рывком поставил ее на ноги, и у Эйслин перехватило дыхание от испуга. Развернув Эйслин спиной к себе, он положил руки ей на плечи и стал подталкивать к выходу. По пути из кухни он выключил свет. В прихожей была темень. Эйслин, спотыкаясь, побрела вперед. Он вел ее к спальне. Рот у нее пересох от ужаса.

– Ты ведь уже получил то, зачем пришел.

– Еще не совсем.

– Ты сказал, что тебе нужна еда, – быстро возразила она и застыла на месте. – Если ты сейчас уйдешь, я не стану звонить в полицию, обещаю.

– Интересно, почему я вам не верю, мисс Эндрюс? – поинтересовался он елейным голосом.

– Клянусь, я не буду звонить! – заплакала она, презирая себя за слабость. Собственный голос ее ужаснул.

– Я уже слышал обещания от белых мужчин… и женщин тоже. И научился относиться к ним скептически.

– Но я-то никакого отношения к ним не имею. Я… Господи, что ты собираешься делать?

Он втолкнул ее в спальню, вошел сам и закрыл дверь.

– Попробуйте догадаться, мисс Эндрюс. – Он развернул ее лицом и прижал к двери своим телом. Схватил за горло и навис над ней. – Как думаешь, что я собираюсь сделать?

– Я… я… не знаю.

– Ты ведь не принадлежишь к тем закомплексованным дамам, что развлекаются фантазиями об изнасиловании? А?

– Нет! – выдохнула она.

– А как насчет похищения дикарем?

– Отпусти меня, пожалуйста.

Она отвернулась, и он ей это позволил, но не отпустил. Напротив, он придвинулся еще ближе, похотливо прижимаясь к ней сильным телом.