Обреченный на смерть - Герман Иванович Романов

целковых, а «Космос», вместо 70 копеек 550 рублей. Ценники на иностранные сигареты убивали зрение наповал — на три тысячи потянет пачка «верблюда», тот что «Кемел», только для новых русских в малиновых пиджаках и с золотыми цепями. Хотя «кишиневское» «мальборо» до перестройки купить можно было за полтора рубля.

У него пенсия в 27 тысяч рублей «царская», многие старики вполовину меньше получают — а они всю жизнь проработали. Цены за год взлетели до небес, раз в десять точно, и останавливаться на достигнутых рубежах не собираются. Зарплаты люди получают тысяч 50–70, если конечно, не задерживают, как принято. Так что все выживают, как могут, он сам дворником подрабатывает за 20 тысяч, сестре постоянно помогает, иначе Ленке совсем тяжко было бы. С продолжением учебы не заладилось — безрукий учитель труда в школе по нормативам не предусмотрен, а география не «пошла».

— Ладно, потопали до магазина.

Одевшись, Алексей взял потертую холщовую сумку с ручками, и с трудом поднялся по каменным ступеням вверх. Вышел на улицу, постоял, вдыхая морозный воздух. По засыпанной снежком дороге проехал троллейбус — «тройка» сейчас ходила очень редко, за час один раз — проезд в 15 рубликов вместо 4 копеек «кусался». Зато киловатт за два рубля, хвала губернатору, хотя по стране втрое больше.

Прошелся дворами, припадая на искалеченную ногу, и вышел к хлебозаводу — в ноздри ударил запах свежеиспеченного хлеба, желудок моментально недовольно заурчал, требуя свою долю. Встал в небольшую очередь у заводского киоска на проходной — в нем всегда продавали горячую выпечку. Стоял минут десять и стал счастливым обладателем двух «кирпичей» поджаристого, с румяной корочкой, еще горячего белого хлеба, облегчив кошелек на зелененькую купюру в пятьсот рублей.

Отошел, в проходе между серым корпусом лаборатории и хлебозаводом народ постоянно ходил, и было не совсем удобно куснуть у всех на виду буханку с «угла». А так немного перекусил, посмотрел на главный корпус пединститута, на парящую широкую Ангару, никогда не замерзающую даже в лютые морозы. И зашел в магазин, что пристроился с левого угла на первом этаже высокого желтого дома, за которым высились маковки церквей…

— Однако, сходил за хлебушком раз, и без денег остался.

Алексей досадливо вздохнул — цены снова подскочили, хотя президент уже не клялся, что если они вырастут, то он ляжет на рельсы. Наверное, далековато живет от трамвайных путей, и на электричке не ездит.

Быстро записал расходы — картошка в 640 рублей пара килограмм, пачка макарон в триста, бутылка масла подсолнечного восемь сотен. Перловка, что в армии «резиной» или «шрапнелью» презрительно называли, всего 220 рублей. Лук репчатый по 570 — в магазине овощей никогда не продавали, а тут сподобились, видимо, решили не злить народ, и хоть чем-то наполнить пустующие полки. Продуктов почти и нет, даже по карточкам раньше выбор намного больше был — а тут такое при торжествующем капитализме, вопреки всем обещаниям, что «рынок все сам сделает».

Однако прихватил импорта, самого ходового — иного не наблюдалось. Несколько пачек сухого сока «зуко» (вечно голодные студенты о нем отзывались весьма одобрительно, порой именуя себя «зукины дети»), пошли в дополнение к литровой бутылке спирта «Ройял». Емкость с золотой полоской стоила жалкие полторы тысячи, тогда как обычная бутылка на поллитра водки «тянула» всю тысячу сто.

Студенты из общежития недаром «буржуя» всегда берут — «бодяжат» водой, в которой растворяют для вкуса «зуко», и получают пять бутылок водки. А еще Алексей прикупил чудо-чудное — французскую колбасу за восемь сотен, запаянную в красочный пластик, в то время как отечественная, самая плохенькая, вдвое больше выходила. Решил поджарить ее кружками до румяной корочки, и рюмочку ради праздничка тяпнуть…

— Да, везде царствует обман — нам бумажку красивую подсунули, а мы на нее и повелись! Продали державу за вот такое дерьмо!

Алексей ругался, поминая всех буржуев, которых пролетариат не дорезал. Он был зол как никогда — так его еще не «кидали»!

Французская колбаса не поджарилась в скворчавшем масле — она в нем растаяла, превратившись в дурно пахнувший клейстер. В отчаянии Алексей вынес сковороду из комнаты во двор, поставил на снег. Покурил, успокоился — вылил жижу в жестяную собачью миску. Однако эту сизую остывшую массу голодный пес не стал жрать, фыркнул и отошел, хотя брошенный ему кусок хлеба умял мгновенно.

— Ладно, отварим картошку в «мундире», и с жареным лучком. А пока рюмочку «ройял зуко» опрокинем для пробы!

Алексей уже развел спирт согласно нормам и студенческим рекомендациям — получилось ровно пять бутылок с небольшим недоливом, чуть желтоватой жидкости. Налил половину граненого стакана, который еще студентом украл у аппарата газированной воды — стояли раньше такие на улице, кинул три копейки и пей сладкую шипучку.

Осушил в три глотка — «пошла» хорошо, с «зуко» вышло не так омерзительно, как раньше. Потянулся за сигаретой, но тут перед глазами все поплыло, и он, теряя сознание, успел подумать:

«И тут обман — отравили!»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«УД ГАНГРЕННЫЙ»

Октябрь 1717 года

Глава 1

«Как мерзко, везде обман — денатурат разлили, народ травят, мерзавцы. И буржуи забугорные твари — отраву продают нам, чтобы быстрее передохли русские люди!»

Мысли пронеслись в голове, но одновременно с ними накатила тошнота. Клубок чего-то очень горячего рванулся из желудка — Алексей, еще толком не придя в себя, успел повернуться на бок, и, почувствовав рукой пустоту с края кровати, наклонился. Его мучительно вырвало, от сильного спазма содрогнулся всем телом.

«Повезло — желудок был почти пустой, оттого не помер, а блевал желчью, пусть долго и мучительно. Фу, как мне хреново — голова сильно болит, живот. Надо же — не помню, как до кровати добрался и лег».

Снова затошнило, но Алексей немалым трудом унял порыв. Мозг уже сбросил оцепенение — мысли потекли быстро, без всякого напряжения, даже в висках молоточки перестали колотить.

«Лежать нельзя — надо попытаться встать. Есть активированный уголь, нужно принять, но вначале напиться и промыть желудок — вывести токсины. Да убрать на полу, подставить тазик — самому же этой гадостью дышать. И бутылки в раковину слить — еще кто-нибудь на эту отраву позарится, так до смерти ведь дело дойдет!»

Алексей рывком сел на кровати и открыл глаза — где-то минуту ничего не мог разглядеть, все плыло в каком-то тумане. Пришлось тряхнуть головой — помогло, будто навели резкость.

— Охренеть…

«Где это я?!»

Это была не его комната, в