Мальчик по имени Хоуп - Лара Уильямсон

Я не расслышал, что сказал папа дальше, голос у него стал какой-то невыразительный, а потом раздалось глухое «шлеп», будто на стол уронили большой кусок ветчины. Мама плакала, и гул ее плача то поднимался, то опускался, будто она одной рукой вела легкий самолет. Наконец она закричала, что устала от факультативных занятий отца, а папа в ответ – что с него довольно и его тошнит от ее истерик. Когда я спросил Грейс, что это значит, она прошептала, что истерика – это школьный предмет, вроде математики.

В этот момент дверь кухни распахнулась, и Грейс на пузе, как змея, поползла к своей комнате, чтобы папа не застал ее на лестнице. Но я не мог сдвинуться с места. Папа распахнул входную дверь и с силой захлопнул ее за собой. Нарциссы на обоях затрепетали.

Я вернулся в свою спальню. Я был рад, что все это закончилось. И клялся, что никогда больше не буду есть запеканку, и не пойду в школу, и не стану ходить, как бабуин. Ну ладно, насчет последнего я еще подумаю, потому что это прикольно.

После того вечера все пошло как-то наперекосяк. Нам больше не разрешали покупать картошку фри в местном магазине под названием «Бригада Жарки». Если верить Грейс, которая вынюхала всю историю, папа сбежал с женщиной, которая там работала. Ее звали Грудастая Бэбс, и Грейс утверждала, что та любила строить глазки, заманивая мужчин своей жареной картошечкой. Сестра говорила, что и папа от нее тоже пригорел и ничего тут не поделаешь. Я засмеялся, ведь и мне иногда доставались подгоревшие кусочки, но Грейс хмуро ответила, что у нас с папой разная картошка и что папа не вернется – он ушел навсегда. Я пожал плечами: в семь лет кажется, что «навсегда» – это на неделю или месяц.

Как же я ошибался.

Навсегда значило навсегда.

Внешне я выгляжу как обычный одиннадцатилетний мальчик. Но в голове у меня полно гениальных идей. В нашей школе Святой Девы Врат не замечают моих потрясающих способностей, ну и зря. Вообще-то я хорошо прячу свой талант – обдумываю свои гениальные идеи, пока учительница, мисс Парфитт, донимает всех сдвоенным уроком математики. И вот как раз в тот день, когда я увидел папу по телику, мисс Парфитт так долго трепалась про арифметические действия, что могла бы попасть в Книгу рекордов Гиннесса. Я же тем временем обдумывал коварный план. Увидеть папу по телевизору – это круто, но мне хотелось большего. Пока мисс Парфитт распространялась про скобки, деление, умножение, сложение и вычитание, я думал о том, как бы мне хотелось, чтобы папа поговорил со мной. И о том, как я этого добьюсь.

– Эй, – прошептала мне Джо Бистер. – Я достала новые мощи для своей коллекции. Совершенно шикарные. Пока не увидишь, не поверишь.

Я пожал плечами:

– Мне казалось, со святыми как раз в том и фишка, что их необязательно видеть, чтобы верить.

Джо пробормотала что-то о том, что я возомнил себя самым умным. Ну, строго говоря, так оно и есть.

– Это кусок ткани. – Она покосилась на мисс Парфитт. – Ею вытирали ноги кому-то, кто прикасался к ногам кого-то, кто целовал ноги статуе святой Христины Удивительной.

Ну вот и как разговаривать с человеком, который считает, что разговаривает с Богом по горячей линии? Нет, попытаться можно, но все равно ничего не получится. В итоге вы все равно притворитесь, что такой же чокнутый, как и ваш собеседник. Со мной такое происходит вот уже много лет. Мы с Джозефин Бистер дружим с самого первого дня в школе. Тогда ее интересовало раскрашивание стен соплями, а меня – хватание ее за косички с криком «но-но!», словно девчонка была цирковым пони. Мне даже немного жаль, что она больше не рисует козявками. Все лучше, чем эта религиозная фигня. Джо была уверена, что реликвии помогают ей стать лучше. Она даже зубы чистила святой водой, потому что надеялась: так с ее уст будут срываться лишь добрые слова.

Это все, конечно, полная ерунда. Вчера Джо сказала, что у меня вылез прыщ размером с Везувий. Не думаю, что это святая вода ей подсказала.

Могу добавить, что у Джо Бистер до сих пор жутко длинные волосы. Получается, я зря дергал их, когда нам с ней было лет по пять. Она говорит, что никогда не будет стричься, ибо в волосах заключена суперсила. Если я не верю, могу спросить Самсона[1]. Единственный Самсон, которого я знаю, это соседский пес. Не думаю, чтобы Джо говорила о нем – его единственная суперсила заключается в тявканье.

Моего второго друга из школы Святой Девы Врат зовут Кристофер. Его семья недавно переехала, и он перевелся в нашу школу в начале сентября. Когда он пришел в класс, учительница спросила, откуда он, и Кристофер рассмеялся и сказал: «Изумрудный остров». Глаза у мисс Парфитт загорелись, словно кто-то зажег у нее в голове спичку. Она поставила себе на стол глобус и сообщила классу, что Изумрудный остров – третий по величине в Европе и что там живет примерно шесть миллионов триста тысяч человек. Она вызвала Кристофера к доске и попросила показать остров. Тот ответил, что вряд ли найдет его на глобусе, потому что так в народе называют жилой комплекс «Ирландия». До него десять минут пешком от школы.

На перемене я подкатил к Кристоферу, пожал ему руку и сказал, что с радостью поприветствую в нашей школе любого, от кого у мисс Парфитт кожа станет цвета болячки под корочкой. Кристофер посмотрел на меня так, будто я был двухголовым пришельцем, и молча ушел. Так началась наша дружба. Несколько дней спустя Джо рассказывала мне о своей светящейся в темноте статуэтке Святой Девы из Нока[2], и тут к нам подошел Кристофер и сказал, что любит играть на гитаре. Еще у него были зеленый пояс по тхэквондо и хомяк. Когда Джо спросила, как зовут хомяка, он проорал: «Бу!», и Джо от ужаса, что это совсем не благочестивое имя, чуть не свалилась со стула. Тем не менее хомяка звали Бу, и Джо признала, что святой Франциск Ассизский[3] любил бы его даже с таким идиотским именем. Я предложил ей заткнуться, потому что имя Бу гораздо удивительней, чем имя святой Христины Удивительной. Кристофер сказал, что хочет узнать побольше о святых Джо, и попросил ее пройтись по алфавиту, называя святого на каждую букву.

Джо подумала пару секунд и ответила: