Песочные часы с кукушкой - Евгения Белякова

– Яков, душа моя! – Карл Поликарпович распахнул объятия, не дав Шварцу и шанса избежать широко расставленных рук. Обнявшись, друзья сели за стол, и Клюев отхлебнул внезапно ставший вкусным и каким-то даже домашним чай. В присутствии Якова все менялось к лучшему.

Молодой секретарь Шварца, Адам, мялся у стенки. Карл Поликарпович, почувствовав стыд, что не сразу поздоровался, неожиданно для себя направился обниматься и с ним, чем смутил юношу еще больше.

– Полно тебе, Карлуша, – засмеялся Яков, – он таких реверансов боится. Да и ты крупный человеческий экземпляр… Садись, Адам. Бумаги подождут.

– Что за бумаги? – Клюев, только успев снова расслабиться на стуле, выпрямился. – Опять кровососы из министерства? Я ж им давеча все…

– Нет, Карлуша, не волнуйся. Груз пришел, на пароходе, на таможне застрял. Напутали что-то в накладных. Многоязычие здешнее совсем не облегчает жизнь. У нас там, в Империи, найдут какого-нибудь «толмача» из тех, кто в школе два класса английский учил через пень-колоду, он и напишет что-то вроде «метал лонг пис», а тут доказывай, что это wire, «проволока».

– Что, так и написали? – ахнул Карл Поликарпович, который, признаться честно, и сам бы изрядно намучался с переводом, а лезть в карман за словарем малого формата, который его жена заставила носить, гордость бы не позволила.

– Ну, это я для примера, – пояснил Яков, откусывая кусок печенья. – Там посложнее слова, но суть я передал. Жак, посыльный не приходил?

Жак, в присутствии Шварца ставший необычайно тихим, встрепенулся и замотал головой.

– Странно… – сказал Яков, но тут подал голос Адам:

– Утром приходил. Вы спали. Жак сказал не будить. Я посылку взял, положил на столик во второй прихожей.

– Батюшки мои, тут еще и вторая прихожая есть? – изумился Клюев. – Когда успел, Яков?

– Настоящего изобретателя должно окружать постоянно меняющееся пространство, – со смехом ответил Шварц, – чтобы вдохновлять его, чтобы мозги не застаивались в рутине и однообразии. – Он повернулся к секретарю. – Хорошо, Адам, молодец. А тебе, Карл Поликарпович, я после чая покажу кое-что. Изобретение новое. Тебе понравится, уверен.

– Эту махину? – кивнул головой Клюев на агрегат у стены.

– Эту? Нет, это… а, неважно, недоделка. Нет, там похитрее механизм… Карлуша, прости дурака, я же так и не поинтересовался, ты ж не просто так пришел, записка тревожная была… Случилось что?

– А… – махнул рукой Карл Поликарпович. – Ерунда на постном масле. Переволновался я, раздул из мухи слона. Подождет… Ты лучше покажи новинку-то, не томи.

– Ну, тогда пойдем. Заваришь пока свежего, Жак?

– Конечно, Яков Гедеонович, – помощник тут же подскочил.

«Чем-то его Яков таким по струнке заставляет ходить», – мелькнуло в голове у Клюева, но тут же мысли его заняло новое изобретение друга и компаньона. Сказать по правде, Карл Поликарпович не раз начинал задумываться о странной покладистости Жака в присутствии Якова, но каждый раз отвлекался. Будто мешало что-то.

– Пойдем, пойдем, – поторопил его Шварц. – Ты меня напружинил прямо, уже самому не терпится похвастаться.

Фабрикант прошел за Яковом по коридору с низким потолком, затем, поднявшись еще по одной винтовой лестнице на второй этаж, они вошли через двойные двери в мастерскую. Если раньше Карлу Поликарповичу при виде приколотых к стенам схем и валяющихся колесиков пришло в голову, что изобретения расползаются по дому, то вполне понятно, почему первая его мысль при виде мастерской была: «Гнездо». Или, скорее, улей. Вдоль стен стояли высокие шкафы со множеством подписанных ящичков, где хранились мелкие детали. Огромное круглое окно, забранное толстым стеклом, рассеивало по мастерской тепло-желтые лучи полуденного солнца, но и электрического света хватало. Клюев сам выписал из Империи большой генератор для своего лучшего изобретателя, впрочем, Яков сразу же его «усовершенствовал». На фабрике у Карла Поликарповича до сих пор пользовались газовым освещением, но тут, у Шварца, все было по высшему разряду. В воздухе раздавался приятный, расслабляющий звон – что-то тикало и хрустело, щелкало, а затем, отражаясь в бесчисленном количестве стекла, множилось и множилось, создавая гул. Несколько столов были заставлены различными устройствами, да так густо, что глаза разбегались. Однако Клюев сразу заприметил на одном из них нечто высокое, накрытое белым полотном, и догадался – вот он, сюрприз.

Яков взлохматил рыжую шевелюру и с заговорщической улыбкой подошел к агрегату, уцепил пальцами в пятнах от химикатов край полотна, готовясь сдернуть.

– Та-дам! – Произнес он и с видом фокусника откинул ткань.

Взору Карла Поликарповича открылся аппарат – длинный, состоящий из полых стеклянных трубок, опутанных проводами, наверху он заканчивался медной колбой с крышечкой и носиком.

– Похоже на чайник… – упавшим голосом пробормотал Клюев.

– Это и есть чайник! – Яков с энтузиазмом покивал. – Только особенный. Смотри… сюда наливается вода. Здесь – часы… а тут, сзади, еще одни. Когда приходит время пить чай, колба нагревается, затем наклоняется и разливает кипяток.

– И? – все еще не понимая, в чем уникальность предмета, спросил Клюев.

– Но если запустить эти часы одновременно, однако поставить разное время… я планирую добавить третий механизм, чтобы чай разливался утром, днем, и вечером…

– Яшенька… – простонал Карл Поликарпович и уронил бессильно руки, которыми намеревался вцепиться в голову.

Незаметно подкравшийся Жак прошипел:

– «Яков»… Вы забываетесь, калюпчик.

Клюев в растерянности покивал, он и впрямь запамятовал от расстройства, что друг его не любил никаких уменьшительно-ласкательных производных своего имени, и продолжил бегло:

– Яков, дорогой мой… но это же, по сути, просто чайник… А как же что-то… полезное? Вот в прошлый раз чудесная, чудесная сенокосилка была! Сама подхватывала, вязала, в снопы ставила! Крестьяне русские ноги бы вам пришли поцеловать, ежели б океан нас не разделял. А уж Император и вовсе грамоту выписал! А система очистки воды? Сколько городов вдохнуло свободно, без миазмов! Вена ее купила, Париж купил, даже Лондон купил, уж на что эти англичане снобы. А это? Ах, дорогой мой Яков, ты меня без ножа режешь…

Рыжий изобретатель посмотрел на поникшего Клюева с умилением, как на ребенка, который хотел деревянного пони, а получил действующую модель паровоза и сам своего счастья не понимает.

– Ну и что? – Жак подошел к аппарату и покрутил ручку сбоку. – Подумаешь, грамота… Да Яков Гедеонович каждые полгода гениальное что-нибудь создает, а вам все мало! Низкий, алчный вы человек, Карл Поликарпович…

Аппарат дзенькнул, но и только.

– Вы не понимаете, – Клюев отступил на шаг и таки обхватил толстыми пальцами виски. – Как раз поэтому… меня ж живьем съедят. Это не муха, это слон и есть, самый натуральный!