Эпоха пустоты. Как люди начали жить без Бога, чем заменили религию и что из всего этого вышло - Питер Уотсон

Это забавная история, несмотря на ее мрачные обстоятельства, и Рушди снова рассказывает ее в своих мемуарах «Джозеф Энтон» (под таким именем он скрывался), причем опубликовать их стало, как он думал, безопасно только в 2012 году, спустя примерно четверть века после объявления той фетвы.

Пока на протяжении этих тревожных лет Рушди жил двойной жизнью, ему, несомненно, чего-то не хватало, в том числе самого драгоценного – свободы. Но немецкий философ Юрген Хабермас думал совсем не о том, когда писал свое знаменитое эссе «Осознание того, чего недостает: вера и разум в постсекулярную эпоху» (2008). Его также занимал вопрос о влиянии религии на нашу жизнь, но он имел в виду нечто, быть может не менее ценное, и то, что куда хуже поддается определению.

Это нечто впервые пришло ему в голову после того, как он побывал на церемонии, посвященной памяти Макса Фриша, в соборе св. Петра в Цюрихе 9 апреля 1991 года. В начале службы пастор Карин Пиллиод, партнер Фриша, зачитала краткую декларацию, написанную покойным. Там, среди прочего, были такие слова: «Позволим говорить самым близким людям, и не надо «аминь». Я благодарен служителям собора св. Петра в Цюрихе… за то, что они позволили поместить гроб в церковь во время службы. Пепел следует развеять». Там выступали два друга покойного, но не было ни священника, ни молитв. В основном оплакать Фриша пришли люди, у которых не оставалось времени на церковь и религию. Сам Фриш распорядился о меню последующего угощения.

Гораздо позже (в 2008 году) Хабермас написал, что в тот момент церемония не показалась ему крайне удивительной, но что со временем он стал понимать, насколько странными были форма, время и ход той службы. «Очевидно, Макс Фриш, агностик, отвергавший любого рода исповедание веры, чувствовал нелепость нерелигиозного погребения и, намеренно выбрав это место, открыто провозгласил, что просвещенный век современности не смог найти должной замены религиозному подходу к последнему ритуалу перехода, который завершает жизнь».

А ведь прошло уже более ста лет с того момента, как Ницше провозгласил смерть бога.

Хабермас сделал это событие – церемонию похорон Фриша – основой своего эссе «Осознание того, чего недостает». Там он прослеживает развитие мысли от Осевого времени до эпохи Современности и утверждает, что, хотя «через пропасть между секулярным познанием и познанием откровения невозможно перекинуть мост», тот факт, что религиозные традиции остаются (или оставались в 2008 году) «неистощимой силой», неизбежно означает, что они в большей мере основаны на разуме, чем склонны думать секулярные критики, и этот «разум», как считает Хабермас, стоит за обращением религии к «солидарности», как он это называет, к идее «нравственного целого», к миру идеалов, объединяющих людей, к «идее Царства Божьего на земле». Это, по его мнению, выгодно отличает такой разум от секулярного, именно отсюда рождается понимание «нелепости», ощущение, что чего-то не хватает. Фактически, говорит Хабермас, распространенные типы монотеизма вобрали в себя некоторые идеи классической Греции – там Афины не менее важны, чем Иерусалим, – и их привлекательность опирается на разум Греции в той же мере, что и на веру: это одна из причин того, почему они оказались такими стойкими.

Хабермас – это один из самых плодовитых, ярких и провокационных мыслителей в дискуссиях после Второй мировой войны, и его идеи в данном случае особенно убедительны по той причине, что подобные мысли высказывали его американские современники Томас Нагель и Рональд Дворкин. В его недавно вышедшей книге «Секулярная философия и религиозный темперамент» Нагель говорит об этом так: «Существование есть нечто потрясающее, а повседневная жизнь, хотя без нее никак не обойтись, как бы недостаточно на это отвечает, не все это осознает. Это может показаться возмутительным, но религиозный темперамент видит недостаточность обычной человеческой жизни, видит в ней частичную слепоту или отказ от условий нашего существования. Он ищет чего-то более полного, не понимая, на что это похоже».

Самый важный вопрос для многих людей, говорит Нагель, таков: «Как включить в свою индивидуальную жизнь полное понимание своих взаимоотношений со вселенной как целым?» [курсив мой]. Для атеистов, продолжает он, важнейшим средством для этого служат естественные науки, позволяющие понять вселенную как целое, «но, похоже, они совершенно непригодны [как средство] для понимания смысла существования человека… Мы понимаем, что представляет собой продукт этого мира с его историей, мы возникли и наше существование поддерживается, но мы плохо понимаем, как это происходит, так что в каком-то смысле каждая отдельная жизнь представляет нечто гораздо большее, чем она сама». Он в то же время согласен с британским философом Бернардом Вильямсом в том, что «трансцендентный импульс», который есть в нас по меньшей мере со времен Платона, «необходимо сдерживать» и что настоящий предмет философского размышления – это все более точное описание мира, «независимо от перспективы». Нагель продолжает: «Признаки философии – это размышление и лучшее понимание себя, а не наивысший уровень преодоления человеческой перспективы… Не существует космической точки зрения, а потому и какого-либо теста на космическое значение, который мы могли бы пройти или не пройти».[2]

В следующей книге «Ум и вселенная» (2012) Нагель идет еще дальше, утверждая, что неодарвинистская картина эволюции природы, жизни, сознания, разума и нравственных ценностей – современная научная ортодоксия – «почти наверняка неверна». Тем не менее он – атеист и понимает, что как материализм, так и теизм не соответствуют «трансцендентным концепциям», но в то же время, что мы не в силах отказаться от поиска «трансцендентной точки зрения на наше место во вселенной». И потому Нагель допускает ту возможность (совершенно не подкрепленную доказательствами, как он вынужден признать), что «жизнь не есть просто материальный феномен», но она включает в себя «телеологические элементы». Согласно гипотезе естественной телеологии, писал он, существует «космическая предрасположенность к формированию жизни, сознания и неотделимой от них ценности». Он понимает, что «при нынешнем интеллектуальном климате такую возможность вряд ли воспримут всерьез»; и действительно, его много критиковали за это предположение.

Мы рассмотрим само это предположение полнее в главе 26, но упомянули о нем здесь, поскольку оно демонстрирует одну вещь: прошло более ста тридцати лет с того великого момента, как Ницше заявил о «смерти бога», но многие люди (хотя далеко не все) по-прежнему ищут другие подходы к нашему миру, отличные от традиционных религиозных точек зрения.

Почти в тот же самый момент Нагеля поддержал коллега, американский философ Рональд Дворкин, написавший статью «Религия без Бога» (2013). В данном случае нам также предстоит рассмотреть его основной аргумент в главе 26, а пока отметим, что здесь Дворкин главным образом утверждает следующее: «религиозный атеизм» не оксюморон (по крайней мере, уже перестал таковым быть); религия для него и ему подобных людей «не обязательно означает веру в бога» – скорее «ее заботит смысл жизни человека и вопрос о том, что означает хорошая жизнь»; неотъемлемый от жизни смысл и неотъемлемая от природы красота – это важнейшие компоненты полностью религиозной установки относительно жизни. Эти убеждения невозможно изолировать от остальных составляющих жизни – они пронизывают существование, порождают гордость, раскаяние и трепет, причем тайна – главная причина этого трепета. И Дворкин говорит, что многие ученые, когда они созерцают невообразимую ширь космоса и потрясающую сложность элементарных частиц, испытывают такие чувства, которые многие описывают почти традиционным религиозным языком – говоря, например, о «нуминозном».