Эфина - Ноэль Реваз

Т. в это время написал еще письма. Они спрятаны в шкафу. В коробке с туфлями, которые Т. не носит, потому, что они ему жмут. Вот под ними письма и лежат. С сегодняшнего дня Т. без работы. Он достает коробку и вытаскивает из-под туфель письмо.

Дорогая Эфина, читает он, Я должен взять лист бумаги и снова написать на нем эти слова. Я думал, все сказано, но теперь понимаю, что за этим письмом, написанным тебе уже и не помню, сколько лет и поколений назад, должно последовать множество других страниц. Серьезных, которые сами собой не распадутся на слова. Весомых и притягательных. Создающих заслоны. Я недалек от мысли, что эти страницы подобны монолитам, которые не разрушить швейной иголкой. Такие приходится распиливать пилой. Чтобы с ними справиться, понадобилось бы возвести леса и приложить больше усилий, чем ты можешь себе представить. Не знаю, где ты живешь, и не пытаюсь узнать, потому что ты ничего не значишь в моей жизни. Моя жизнь полна, как яйцо. Моя жизнь бьет через край. У меня на иждивении четверо детей, требовательная подруга, другие женщины — их нужно удовлетворять, а я ничего о них не помню, не говоря уж о счете в банке, который требуется пополнять каждый месяц. В моей жизни не найдется даже крошечного зазора для тебя, Эфина, хотя ты гибкая, талия у тебя тонкая, а руки могут сложиться в шестнадцать раз. Я пишу это, хотя ни в чем, конечно, не уверен, просто думаю о твоем бесцветном имени и сочиняю наобум. Забавно, что мы не можем поговорить и я снова вынужден писать тебе. Медленный и старомодный способ общения. Нужно уничтожить всю бумагу. Приходится временно складировать письма, впрочем, зачем их хранить, если нет времени перечесть? Я все время возвращаюсь к тому первому письму. Однажды я был в театре, и в голове у меня вдруг все прояснилось — прямо у тебя на глазах. Что такого настоятельно важного произошло, что заставило меня написать тебе? Я просил тебя о милости, я умолял, но ты не вняла и оттолкнула меня. Глина, из которой нас сотворили, должно быть, залепила тебе веки. Но теперь ты меня видишь. Да, я меняю обличье, но это мое ремесло, сама знаешь. У меня черные блестящие глаза. Я меняю их по собственному усмотрению, они могут быть круглыми, маленькими, узкими. Бывали мои глаза и голубыми. Я могу, если захочу, выглядеть коренастым или худосочным, а в обыденной жизни я крупный крепкий мужчина. У меня есть склонность к полноте, и я борюсь с ней, гуляя по парку. У меня густые коротко стриженные волосы. По утрам я брею щеки. Не ношу очков. Не курю, пью мало. Хожу бесшумно. Размер обуви у меня — 42,5. Мой рот умеет принимать любую форму, мои губы меняют цвет, как хамелеоны. Говорят, что я наделен неким магнетизмом. Все это для того, чтобы ты понимала, что я существую и почти не изменился.

Т. переворачивает страницу и выбирает другой отрывок: само собой разумеется, я говорю сегодня о давно пережитом. Повторюсь: сегодня ты близка мне не больше женщин, встреченных на улице, если окликнуть: «Эфина» — пятьдесят обернутся.

Прошли месяцы, и из живота Эфины на свет появился младенчик. Эфина очень занята. Нет, она не думает о Т. Она не думает о Т., когда кормит грудью малыша. Она не думает о Т., когда возит своего первенца на прогулку в колясочке. Она не думает о Т. Она думает только о ребенке. Она купает и пеленает свое чадо. Она делает ему морковный сок. Она думает только о сыне и о том, как выглядели бы дети, рожденные от Т. Она спрашивает себя, мог бы отрастивший брюхо Т. сделать ребенка еще красивее, с еще большим количеством ямочек, сладкого, как мед, не плачущего по ночам и чуть реже писающегося. Эфина воображает, что дети от Т. — те же леденцы, из которых потом получаются маленькие мальчики. Крикливые подростки. Плечистые мужчины, как сам Т. Почему Т. облысел? Он и вправду лысый или бреет голову для театра? У него действительно толстый живот или режиссер заставил его отъедаться на пирожных, чтобы соответствовать облику каких-то литературных персонажей?

Эфина берет собаку масти «засахаренный каштан». Они гуляют в лесу. Поначалу пес ведет себя буйно, но постепенно начинает меняться. Взрослеет. Наблюдать за ним — сплошное удовольствие. Его спина отливает серебром. У него изящная повадка, когда он бежит, все четыре лапы касаются земли мягко и пружинисто. Пес забегает в кусты и тут же возвращается. Шерсть у него чистая и блестящая. Он легко трусит впереди Эфины. Поворачивает голову, поднимает морду и смотрит на хозяйку.

Эфина переезжает на другой конец города. Она ставит на стол прибор — для себя. Не хочет, чтобы мужчина усложнял ее жизнь своей ленью. Она предпочитает играть соло. Ребенок, само собой, не в счет. Эфина ходит по театрам и, прежде чем взять билет, тщательно проверяет состав исполнителей: если Т. участвует, она игнорирует спектакль. Это досадная помеха, поскольку Т. играет много и Эфина пропускает кучу пьес. Т. сейчас в том возрасте и физической форме, которые режиссеры считают оптимальными. Иногда Эфина вдруг пугается, что может встретить его на улице. Это вполне вероятно: город, конечно, большой, но встречи случаются. Впрочем, Эфина не узнает Т., даже если столкнется с ним. Она разглядывает мужчин, когда едет в автобусе. Мужчины тоже не нее смотрят и чувствуют себя обязанными спросить: «Мы, случайно, не знакомы?».

Через какое-то время подруги приглашают Эфину в театр. Она не разглядывает программку, но, словно предчувствуя неизбежное, от волнения щебечет в машине, как первопричастница. И Т. выходит на сцену. Он строен, у него густая шевелюра — или это парик, и не видно живота, — может, он носит корсет. Эфина не слушает. Она сосредотачивается на дыхании Т. На том, как смыкаются губы, как дергается кадык и шевелятся толстые проворные пальцы. Она спрашивает себя, быстро ли у него отрастает щетина и в котором часу он бреется. Есть ли у него электрическая бритва? Какого цвета его ванная? Спектакль заканчивается, и подруги идут в бар выпить. Актеры по одному, как крысы, покидают свои гримерки. Эфина могла бы уйти. Поехать на автобусе. Сослаться на мигрень, на боли в желудке. Но ей хочется увидеть Т. Она говорит себе, что по прошествии стольких лет, множества лет, череды лет можно себе позволить взглянуть на Т. Он ее даже не помнит, а она им не интересуется. После всех этих лет.

Т. сидит между ними. Подруги Эфины с ума сходят по Т. И обмениваются с ним шутками. Называют полным именем. Эфина напускает на себя сдержанный спокойный вид. Она поздоровалась с Т., Т. ответил приветственным взглядом. Он обрюзг и постарел, у него увядшая, вся в складках, шея. Лоб выдает одолевающие Т. заботы. Он даже голову прямо не держит. Т. следует обращать на себя больше внимания. Живот жирной складкой нависает над ремнем. Эфина думает, что, приложив немного стараний, он мог бы выглядеть молодым и стройным, да, мог бы — если бы занялся спортом. Интересно, занимается Т. спортом, когда выдается свободное время. Т. в спортивном костюме, Т. в шортах. Т. крутит педали велотренажера в зале. Т. в плавках, в бассейне. Т., нелепый мужчина. Мужчина с мешками под глазами, поредевшей шевелюрой и волосами в ушах. Потрепанный и чуточку жалкий в своей манере простодушно «торговать» лицом, как будто в нем осталось что-то соблазнительное. Его неприятные, крошечные глазки. Его глаза посветлели, две темные каверны, составляющие сущность Т., куда-то исчезли. Т. — конченый человек, все его очарование осталось на подмостках. Свет меркнет. Его образ стал серым, он стирается. Изо рта Т. вылетают плоские слоги. Затылок у него вялый и какой-то униженный. Он больше не курит сигареты. Заказывает минеральную воду. Подруги Эфины смеются и то и дело восклицают: Т… Эфина идет в туалет. Когда она возвращается, Т. разговаривает с другими людьми. В машине подруги восхищаются: Т. — соблазнитель, обольститель, красавец актер, любимец женщин. Эфина его «вычеркивает».