Вещий князь: Ладожский ярл. Властелин Руси. Зов Чернобога. Щит на вратах - Андрей Анатольевич Посняков

на обратном пути, меж озерами, глухарь в силки попался, жирный, то-то вкусно будет варево, не забыть бы только его взять, да не добрался б какой зверь – лиса вряд ли достанет, а вот куница вполне может допрыгнуть. Потому поспешать надо!

Выбравшись из урочища, парень поднялся на залитый солнцем холм, откуда открывался вид на всю округу. Дивьян прищурился, приложил ко лбу ладонь ребром. Вон там, на восходе, – лес, урочище, болотце, вон и Черная река – узенькая, заметенная голубым снегом полоска, к югу от нее река пошире – Паша, по ней ездят за данью важные люди из самой Ладоги, в граде том, говорят, домов больше, чем с полста, – Дивьян, правда, тому не верил, кто ж поверит-то? Это ж надо так врать – полста домов! А людей в них тогда сколько? Это где ж на всех напасешься угодий? Нет, врут, поди, люди про Ладогу… Отрок снова взглянул на юг, пряча глаза от солнца, – уж больно красивый вид открывался там! Смешанный лес, окутанный блистающим золотом снега, березовая рощица, свисающие с берегов заросли ивы – от того холма, где находился Дивьян, местность полого спускалась к реке, и сменявшие друг друга деревья – елки, березы, ивы – были хорошо видны. А за ними сверкала на солнце река. Ослепительно белая, с темно-синими вкраплениями теней, она казалась широкой дорогой, зовущей в неведомые дали, каковой на самом деле и была. По ней можно было добраться почти до самой Ладоги, града, о котором рассказывали всяческие небылицы… Вот бы самому посмотреть! Побывать там хотя б один разочек – вдруг не врут люди, и впрямь там полста домов? Уж тогда разговоров хватит до конца жизни. Дивьян опять усмехнулся и вздрогнул. Показалось, будто на белой ленте реки появились черные точки. Люди? Охотники с хуторов, что на Паше-реке? Или – хуже – жестокосердные колбеги вновь пришли за добычей? Дивьян потер веки снегом, снова взглянул… Нет, показалось. Так бывает, когда долго смотришь на снег – появляются в глазах какие-то черточки, точки, кружочки. Вот как сейчас… Показалось…

Отрок почесал затылок, взлохматив густые темно-русые волосы, третьего дня аккуратно подстриженные в кружок сестрицей Шуйгой. Лицо у Дивьяна круглое, румяное, нос – любопытный – вздернутый кверху, глаза узковатые или даже скорее прищуренные, непонятного зеленовато-серого цвета. Да и все в роду Конди такие, круглоголовые да румяные, и сам старик, и девчонки; только вот статью Дивьян не в своих уродился – те все ширококостные, кряжистые, а он в костях тонок, худ даже, и роста невысокого. Правда, в роду все невысоки были.

Почесал Дивьян голову, улыбнулся чему-то – может быть, солнцу, яркому и по-весеннему радостному, может, пронзительно-синему небу с белыми облаками, а может, и укутанным сверкающим снегом деревьям, красивым, словно в тех дивных сказках, что рассказывала ему мать, когда еще была жива. Так, неизвестно чему улыбаясь, и стоял отрок на пологой вершине холма, залитой блестящим солнечным золотом, смотрел в даль, на ближний лес, зеленый и снежный, на темно-голубой – дальний, на небо – высокое, синее, на облака, похожие на волшебные горы. Стоял так, смотрел… И вдруг, в который раз уже, озаботился чем-то, словно что-то было не совсем в порядке, словно не хватало чего-то… Лыжи? Вот они. За плечами – котомка, лук, колчан на десяток стрел, на поясе нож. Теплая куртка из медвежьей шкуры, штаны, на ногах – лосиные постолы с обмотками из толстой шерсти. Все вроде на месте… Добыча? Так зайца же упустил, а до глухаря еще топать и топать. Главное, не забыть бы… Не забыть бы… Шапка! Дивьян схватился за голову. Ну, конечно же, там, в овраге, и потерял, где ж еще-то? Хорошая шапка, круглая, теплая, из бобровых шкур. Негоже такую шапку в лесу оставлять, хоть и тепло вроде бы. Делать нечего – неохота, а все ж возвернуться придется. Как же без шапки-то? Вдруг да вернутся морозы, да и вообще…

Так вот, пока за шапкой ходил, пока с силками возился, потом еще заяц на пути встретился, уж его-то враз поразил стрелою – и провозился Дивьян почти до вечера. Когда завиднелось по левую руку небольшое лесное озерко – не то чтоб уже стемнело, однако и не день уже был: и солнце не так глаза слепило, и тени стали длиннее, и в небе облаков поприбавилось. Да и воздух вокруг словно бы стал гуще, синее. Однако недолго и до дома осталось. Вон оно, озерко – малое, лесное, а впереди – озеро чуть побольше, длинное, а за ним, за холмом – тоже уже виднеется! – озеро большое, глубокое, там такие щуки водятся – с человеческий рост. Сам-то Дивьян таких не видал, но старик Конди рассказывал. Врал, наверное. А может, и не врал – озеро-то глубоким было, мало ли, кто там у самого дна водится? Вот меж теми озерами, большим и длинным, на склоне холма, пряталась за лесочком усадьба. Поди, разложили уже очаг, пекут на угольях рыбу – старик собирался сегодня к проруби с малыми. Уж всяко поймал что-нибудь, рыбы во всех трех озерах – что травы летом. Лещ, форель, щука. Щука, правда, Дивьяну не нравилась – костиста уж больно, как и окунь. То ли дело форель – но та не в озерах, больше в ручьях да мелких речках водится…

Почувствовав, как собирается во рту слюна, отрок прибавил шагу. Можно было б, конечно, перекусить вяленым лосиным мясом да черствой лепешкой – да к чему? Когда – чуть ходу – и вот она, белорыбица, ешь – не хочу!

Вот уже и затерялось за холмом малое озерко, лыжня круто пошла вниз – тянулась дальше через длинное озеро. Вон и мостки уж видать, и проруби… Там, за зарослями ольхи, и усадьба, с озера не видать, низко. А дым должен уже быть виден… Да и рыбой что-то не пахнет, и собаки не бегут, не лают, встречая, радостно…

Чувствуя смутную тревогу, Дивьян снял лыжи и быстро побежал вверх по расхоженной тропе. Вот и ольха, заснеженная, густая, за ней уже виден и дом, окруженный посеревшим от времени частоколом. Распахнутые ворота – как же, ждут, наверное, – вот только где собаки? А может, старик на ближнюю охоту пошел? Тогда ясно – прихватил собак с собою, то-то ему, Дивьяну, не разрешил взять… Леший вас всех задери!

Споткнувшись о брошенную кадку, отрок полетел лицом в снег. Вылившаяся из кадки вода уже подмерзла – как раз на этом льду