Охота на мгновения. Сборник рассказов - Екатерина Сурская

ли такую большую бояться. Может, надо? Но бояться собаки не хотелось, тем более она смотрела на меня с любопытством, и глаза у нее были такие, что сразу становилось понятно – собаку с такими глазами могут бояться только дураки!

И я посмотрела на дяденьку в смешной панамке и, осмелев, спросила:

– А можно я его поглажу?

– Погладь. Он не укусит.

«Да знаю я, что не укусит. И спросила-то разрешения только потому, что так положено».

И я погладила Большого Пса.

***

Во дворе были разные качели. Три стояли в ряд. В центре были мои самые любимые. На них можно было раскачаться «до стукота». Это означало, что когда ты сильно-сильно раскачиваешься, тонкие железные «веревки» качелей стукаются о перекладину, взлетая параллельно земле. Было страшно, но кто мог раскачаться «до стукота», тот заслуживал всеобщее уважение. Один раз я смогла.

***

Весь двор играл в прятки. Кто водил, отворачивался к толстому стволу большой березы и считал. Я, когда громко считала, всегда рассматривала муравьев, ползающих по березе вверх и вниз. Можно было не закрывать глаза, хотя кто-то говорил, что закрывать обязательно. Но как бы я тогда смотрела за муравьями на березе?

***

Светка пряталась в мальвах. У подъезда росли высокие шершавые мальвы. В середине лета они густо разрастались и цвели розовыми, белыми и фиолетовыми цветами. В середине каждого такого цветка был толстый пушистый пестик, обязательно со шмелем. И пахли мальвы теплым летним днем.

Светку я быстро находила.

***

Еще были «секреты».

Их прятали в земле, вложив между двумя кусками битого стекла. Стекло было чаще темное, коричневое, но иногда удавалось найти светлое, зеленоватое или голубое. Тогда «секрет» был лучше виден. «Секретом» обычно бывал фантик от любимой конфеты. И вот его надо было спрятать и запомнить, где. Мне было не очень интересно. Ребята постарше искали «секреты» друг друга, но я не чувствовала, что мой «секрет» такой уж «секретный», чтобы кто-то другой хотел его найти. И уж конечно мне не казались безумно таинственными «секреты» других. Подумаешь, фантики!

***

И вот наступал день, когда меня отправляли к бабушке.

Бабушка жила в Пензе. Туда надо было сначала ехать на поезде с деревянными сидениями до Зеленого Дола, а потом на настоящем поезде с верхними полками до Пензы.

Я любила ездить на поезде.

Мама доставала курицу в мокрой бумаге, курица была холодная и вкусная. Еще были вкусные огурцы, папа расстилал газету, сыпал соль на газету горкой, макал в нее огурец и давал мне. Я грызла огурец и соль хрустела, не успев раствориться в огуречном соке.

Только когда ели вареные яйца, мне не нравилось. А все обязательно ели вареные яйца, и их запах смешивался с запахом гари и шерстяных одеял.

***

От вокзала до бабушки надо было ехать на седьмом троллейбусе до остановки «Терновского», я это хорошо знала. Мы доезжали, а потом шли через школьное поле по пыльной дороге, шли долго, и вот показывался наш поворот в зеленую улицу, заросшую травой.

***

Во дворе росло старое абрикосовое дерево. Под ним – огромный пионовый куст. Пионы уже цвели, вокруг них гудели пчелы. Четыре яблони роняли в картофельную ботву душистые, подпорченные червяками яблоки. Потом эти яблоки мы с Оксанкой заваривали кипятком в летней кухне и пили, обжигаясь. Тетя Маша, Оксанкина бабушка, выкладывала ложкой нам на тарелки кислое козье молоко, а почему оно называлось «кислое», я не знала. Оно было очень сладкое.

***

У тети Маши была свинья Феня. Она смешно хрюкала, и тетя Маша называла ее «Феня-залупеня». Что такое «залупеня», я тоже не знала, а тетя Маша не объясняла. Потом мне надоело думать, что это, и я забыла спросить у бабушки.

***

А однажды мы с Оксанкой ушли к тете Лиде на другой конец Терновки. Как мы вообще туда дошли, непонятно. Мы все шли и шли, и вокруг росли высокие кусты ярко-желтых цветов. Потом была куча песка, и старый стоптанный ботинок. А потом нас ругали бабушки, и Оксанку даже заперли дома на целый день.

***

Как-то мы играли в «войнушку» с мальчишками. Их было трое: Игорек жил в углу улицы при въезде, Сережка Крючков жил через дом от меня, а Будневский Вадик жил почти напротив Оксанки. И вот мы с ними «воевали». А еще с нами «воевали» две совсем маленькие девчушки, Настя, двоюродная сестра Оксанки, и Женька, моя соседка. Они устроили штаб у меня в яблонях, а меня поставили на забор охранять и предупреждать в случае появления противника.

И вот стою я на заборе с ведром воды на всякий случай. Противник, конечно же, не замедлил появиться. Пришли трое, здоровые, задиристые. Вадик вообще был на голову выше всех ребят, а меня на две головы выше. Вот он первый и крикнул:

– Эй, ты, на заборе!

И яблоко с земли поднимает.

«Ну, – думаю, – сейчас пулять будет!»

Однако не отвечаю и вообще, делаю вид, будто их нет вовсе.

А он так перекидывает яблоко в руках и улыбается нагло.

– Чего в ведре – картошка?

– Не подходи, водой окачу!

– Ага, как же! Так я и поверил!

– Вадь, может, у нее и правда там вода, не подходи лучше…Она ж дурная – окатит!

– Да нет у нее там ничего, врет она все!

– Вадь…

– Ну, смотрите!

И идет смело к забору.

А я жду. Замерла. Смотрю на него, а он все ближе. И страшно мне, но жду. Вот он еще ближе, и ведь тоже не торопиться. Опасается. Еще ближе подходит.

Ну, кажись, в самый раз…

– На-а-а!!!

И Вадька, тряся головой, как собака, отскакивает и с воем убегает.

У меня было полное ведро воды.

***

Однажды мы подрались с моим двоюродным братом Сережкой. Он заехал мне яблоком прямо в грудь, а я огрела его детской балалайкой по затылку. Потом помирились. Потом стали раскрашивать мою любимую раскраску «Петушок». Бабушка, пока я у нее гостила, покупала мне не менее пяти таких раскрасок, и каждый раз это был праздник!

***

По дороге к остановке был страшный овраг. Через него был перекинут деревянный мост. Однажды мы с Оксанкой на спор туда полезли. Там было прохладно, висела паутина и росла огромная крапива. Как только я туда спустилась, я перестала бояться. Там было все то же самое, что и наверху. Только тень от больших деревьев да звенящее комарье.

Так я и сказала Оксанке, мол, ничего там интересного нет. Она и не полезла.

***

А однажды