Человек воды - Джон Ирвинг

— Мне он не нравится.

— Но вы его еще не пробовали, — возразил он. — Метод крайне простой. Перед половым актом вы пьете много воды. И после полового акта вы тоже пьете много жидкости. К тому же это может быть пиво. Алкоголь удивительно действует на бактерии. Во французской армии мы проводили весьма изобретательный эксперимент по излечению триппера. Солдатам давали обычную дозу пенициллина. А перед сном они выпивали по три кружки пива, после чего утверждали, что чувствуют себя вполне излечившимися. Если утром у них возобновлялись выделения, тогда им давали очередную порцию пенициллина. А вам нужно пить как можно больше воды. С вашим поразительным мочеиспускательным каналом вам следует пить до отвала любую жидкость, какая вам только попадется. После этого не забудьте пойти и помочиться.

Грудь в моей руке была всего лишь пластиковой.

— Вы полагаете, что я смогу заниматься сексом с переполненным мочевым пузырем? — спросил я. — Это неприятно и больно.

— У вас возникнут некоторые трудности, — согласился Вииьерон. — Но при этом у вас потрясающая эрекция. Вы понимаете?

Я спросил его, в чем заключается четвертый выход из положения, и он улыбнулся.

— Это простая операция, — ответил он. — Небольшое хирургическое вмешательство.

Я впился ногтем в пластиковый сосок.

— Мы слегка выправим ваш «извилистый путь», — пояснил Виньерон. — Мы его немного расширим. Это не займет и минуты. Разумеется, перед этим мы вас усыпим.

В моей руке была всего лишь холодная синтетическая молочная железа, явно бесчувственная. Я выпустил ее.

— Должно быть, будет немного больно? — заикнулся я. — Я имею в виду, после операции.

— Сорок восемь часов или около того. — Виньерон пожал плечами; любая боль казалась ему сущей ерундой.

— А вы можете усыпить меня на все сорок восемь часов? — спросил я.

— Десять из десяти! — воскликнул Виньерон. — У таких, как вы, всегда один и тот же вопрос.

— Сорок восемь часов, — сокрушенно повторил я. — А как я буду мочиться?

— Как только сможете, — ответил он, ткнув торчащий сосок на смотровом столе, как если бы это была кнопка вызова сестры и анестезиолога, — чтобы принесли полированный скальпель для его хирургических манипуляций. Я представил себе этот инструмент. Утонченная версия Рото-Рутера. Длинная, трубчатая бритва, вроде миниатюрного рта миноги угря.

Доктор Жан Клод Виньерон наблюдал за мной, словно я был картиной, которую он еще не совсем закончил.

— Так, значит, водяной метод? — заключил он.

— Вы, как всегда, попали в десятку, — сказал я просто затем, чтобы польстить ему. — Выбирал ли кто-нибудь из ваших пациентов операцию?

— Только один, — ответил Виньерон. — И я с самого начала знал, что он на нее согласится. Это был практичный, трезвомыслящий ученый. На смотровом столе он единственный с презрением отказался от сиськи.

— Крутой парень! — восхитился я.

— Уверенный в себе парень, — поправил меня Виньерон. Он зажег отвратительную, темную галльскую сигарету и без всякого страха затянулся ею.

Позже, живя по водяному методу, я обдумывал те альтернативы, которые предлагал мне доктор. Я подумал, что была еще одна: французский уролог просто шарлатан, надо было поискать другого, нескольких других… сравнить их заключения…

Моя рука лежала на настоящей груди, когда я позвонил Виньерону, чтобы сообщить ему о пятой альтернативе, которую ему следовало бы предлагать своим пациентам.

— Поразительно! — воскликнул он.

— Только не говорите мне, что так действуют десять из десяти!

— Десять из десяти! — подтвердил он. — Звонят всегда где-то на третий день после осмотра. Вы поспели вовремя.

На моем конце провода повисла тишина. Ее грудь под моей рукой казалась пластиковой. Но лишь в момент молчания, она ожила, как только Виньерон прогудел мне в трубку:

— Дело вовсе не в другом заключении. Не дурачьте самого себя. География вашего мочеполового тракта — это факт. Я мог бы нарисовать вам карту, чтобы…

Я повесил трубку.

— Никогда не любил французов, — сообщил я ей. — Твой гинеколог не мог придумать ничего лучшего, чем порекомендовать мне этого садиста. Знаешь, он ненавидит американцев. Я уверен, именно по этой причине он и прибыл к нам со своим проклятым стеклянным стержнем…

— Паранойя, — произнесла она, ее глаза уже закрылись.

Эта особа не больно-то разговорчива. «Все пустые слова», — говорит она со свойственным ей безразличием. Вместо слов у нее имеется жест, которым она выражает свое отношение: тыльной стороной ладони она поднимает вверх одну грудь. У нее превосходные, полные груди, но они нуждаются в лифчике. Я просто обожаю ее груди; они заставляют меня теряться в догадках, как это пластиковая наживка Виньерона могла произвести на меня такое впечатление. Если бы мне пришлось пройти все заново, я бы отказался от этой резиновой сиськи. Честное слово, отказался бы. Пожалуй, она тоже не нуждалась бы в подобном приспособлении. Она практичная, деловая, уверенная в себе особа с крепким нутром. Предложите ей на выбор четыре варианта лечения, и она выберет операцию. Я это знаю наверняка — я ее спрашивал.

— Разумеется, операцию, — ответила она. — Если что-то можно исправить, то это надо исправить.

— Вода не так уж и плохо, — возразил я. — Мне нравится вода. Этот способ мне на пользу во многих отношениях. К тому же у меня более сильная эрекция. Ты заметила?

Она подняла тыльной частью ладони вверх одну грудь. Я и в самом деле от них без ума.

Ее зовут Тюльпен. По-немецки это значит «тюльпан», но ее родители не знали ни того, что это имя немецкое, ни того, что оно означает, когда называли так свою дочь. Родители ее были поляками. Они спокойно умерли в Нью-Йорке, но Тюльпен родилась в госпитале Королевских воздушных сил, в одном из пригородов Лондона во время налета. Там была очень симпатичная медсестра, которую звали Тюльпен. Они полюбили эту сестру, они хотели забыть о Польше. Они думали, что она шведка. Никто не догадывался, что значит «Тюльпен», пока Тюльпен не начала изучать немецкий в старших классах школы в Бруклине. Она пришла домой и сообщила об этом своим родителям, которые были страшно удивлены; но это не стало причиной их смерти или чего-то в этом роде; это был просто факт. Все это не имеет значения — это просто факты. Но именно в таких случаях Тюльпен и открывает рот: когда речь идет о фактах. А ведь их не так уж и много.

Следуя ее примеру, я начну с факта: мой мочеиспускательный канал представляет собой узкий, извилистый путь.

Факты — это правда. Тюльпен особа до невозможного правдивая. Я не такой правдивый. На самом деле я довольно большой лгун. Люди, которые хорошо меня знают, склонны все меньше и меньше верить мне. Они склонны думать, будто я все время вру. Но сейчас я говорю правду! Запомните: вы меня не знаете.