Сезон охоты на блондинок - Карен Робардс

Ага, подумал Джо, поздравив себя с удачей. Выходит, его родительское чутье сработало безошибочно. Боль­шой стаж отца-одиночки этой троицы сделал его чувст­вительным, как радар. Если Джош встал и удрал в это вре­мя, надеясь, что старик отец спит без задних ног, то его ждет сюрприз.

Лампа на старой дубовой тумбочке, стоявшей между двойными кроватями, была включена. Звук в наушниках был вывернут до отказа, потому что даже Джо слышал тоненькое ржание гитар и ритмичные аккорды контра­баса.

Он часто говорил Али, что тот учился бы лучше, если бы делал уроки без стереонаушников, давивших на барабанные перепонки. Естественно, Али отвечал, что музыка помогает ему сосредоточиться. Впрочем, отметки сына этого не подтверждали.

Скривив губы, Джо вошел в комнату, снял книгу с груди Али, закрыл ее, положил на тумбочку и выключил стереопроигрыватель. Потом снял с головы сына науш­ники (причем Али даже не пошевелился), тоже положил их на тумбочку, потушил лампу, вышел из комнаты и за­крыл за собой дверь.

Интересно, где Джош?

Спустившись по крутой, узкой лестнице на первый этаж, Джо услышал знакомые звуки. Так… телевизор! Лег­кое голубоватое сияние освещало арку гостиной и застав­ляло отливать пурпуром выношенные половицы у осно­вания лестницы. Нахмурившийся Джо свернул налево, в гостиную. Телевизор был включен, звук привернут. По­хоже, шел один из фильмов о Терминаторе. Джош, обла­ченный в те же мышино-серый свитер и выцветшие джин­сы, которые обычно надевал в школу, лежал на спине, уставившись в экран. Его темная голова опиралась о вы­тертый валик дивана, обтянутый коричневым твидом.

– Эй, друг, ты почему не в постели? – проворчал Джо, входя в комнату. Он испытывал облегчение – слава богу, самый блудный из его сыновей не шастал по полям.

Джош повернулся и посмотрел на отца.

– Там горит свет. Али сказал, что ему нужно позани­маться. – В голосе Джоша звучала горечь вечно гонимо­го младшего брата.

– Зачем ты смотришь это барахло? – Джо подошел к телевизору, выключил его и повернулся к сыну:

– Али уже спит. Ложись и ты. Завтра в школу.

– Па! Это же был Арнольд! – Джош сел.

В мальчи­ке, тонком, как стебелек, было уже сто семьдесят пять сан­тиметров, но он продолжал расти. Джош огорченно про­вел рукой по безжалостно остриженным волосам. Джо до­гадывался, что эту прическу сын выбрал, чтобы иметь как можно меньше общего со старшим братом, что при таком семейном сходстве было нелегко. Джош часто дразнил Али, насмешливо называя волосы брата «длинными и прекрасными». Али гордился своими слегка волнистыми темными кудрями до плеч и юмор брата воспринимал в штыки.

– Тем хуже. Уже почти час ночи. Иди спать.

– А можно досмотреть до конца? – голубые глаза Джоша приобрели умоляющее выражение, в голосе явно прозвучала льстивая нотка.

– Нет. В постель. Сейчас же, – ответил жестоко­сердный Джо.

– Пожалуйста!

– Ты меня слышал. – Джош привык испытывать пределы терпения отца. Ему все приходилось повторять по пятьдесят раз. Часто Джо едва справлялся с желанием дать сыну хорошего пинка, но в глубине души понимал его стремление к самоутверждению. Как и стремление отделить себя от старшего и, по мнению Джоша, более любимого брата.

– Если бы ты заставил Али выключить свет вовремя, я бы уже давно спал. Но ему ты никогда не приказыва­ешь, – мрачно буркнул Джош.

– Джошуа, ступай спать. – Джо скрестил руки на гру­ди и мысленно сосчитал до десяти.

Джош посмотрел на отца, обиженно фыркнул и, шар­кая, вышел из комнаты. Его слишком длинные, мешко­ватые джинсы мели пол.

Глядя вслед сыну, поднимавшемуся по лестнице, Джо покачал головой.

Ну что ж, с детьми, насколько это возможно, все в порядке. Тогда что же заставило его проснуться? Звук те­левизора или какой-то шум, произведенный Джошем?

Очень может быть. Но проверить лошадей не меша­ет. Джо был настроен на своих питомцев почти так же, как на детей.

Лошади были не только его работой, но и его страс­тью. Он разводил их, тренировал их и ухаживал за ними.

Для души обихаживал собственных животных (которые стояли в заднем сарае, выкрашенном черной краской). Поскольку это можно было назвать бизнесом с большой натяжкой, за твердое жалованье Джо холил и лелеял ло­шадей Чарльза Хейвуда. Тех содержали в безукоризнен­но белом здании с двумя фронтонами, стоявшем на вер­шине холма.

Вполуха прислушиваясь к звукам, которые произво­дил наверху Джош, готовившийся ко сну: сначала шум бегущей воды, потом шорох полотенца, скрип половиц и, наконец, стук открывшейся и закрывшейся двери – Джо вышел из гостиной в коридор, а затем на кухню. Он сел на крепко сколоченный стул, выкрашенный белой краской, сунул босые ноги в коричневые рабочие ботин­ки на шнурках, оставленные у задней двери, зашнуровал их и встал. Сняв с вешалки голубую нейлоновую парку с надписью «УК[2]. Дикие коты», он вышел через черный ход, запер за собой дверь и направился по прихваченной морозом траве к своему сараю.

Ночь была чудесная, светлая, ясная, но для обычно­го в Кентукки мягкого октября довольно холодная. В полночном небе мерцали крупные звезды. Луне не хва­тало лишь кусочка, чтобы стать полной. Белая и круглая, как тележное колесо, она освещала слегка холмистую сельскую местность с разбросанными там и сям домами, постройками и заборами.

Тринадцать гектаров принадлежавшей Джо Уэлчу земли граничили с двумястами пятьюдесятью гектарами Хейвуда, но, поскольку все это было когда-то частью име­ния Уистлдаун, обе конюшни были расположены неда­леко друг от друга. Конюшню, которой владел Джо, сто­явшую на пригорке позади дома, и собственно Большой Дом Уистлдауна, находившийся на вершине холма побольше и отгороженный от участка Джо сплошным чер­ным забором, разделяли лишь двести пятьдесят метров.

Треугольный пруд справа от его сарая в свете луны казался совершенно черным. В нем, как в зеркале, отра­жалось звездное небо. Крытая беговая дорожка, пред­ставлявшая собой овал в три четверти мили, позволила Джо тренировать его лошадей в любую погоду. Выгляде­ла она в точности как длинный, изогнутый, выкрашен­ный черной краской железнодорожный тоннель. За коль­цевой дорожкой начинался лес. Оттуда доносилось уха­нье совы; где-то вдалеке подвывал койот. У опушки леса стоял флигель его отца. Света в нем не было. Ничего стран­ного. Его вдовый отец тоже был лошадником, то есть «жаворонком», который рано ложится и рано встает.

Конечно, когда не пьет.

Джо вошел в сарай, зажег свет – равномерно распо­ложенные дешевые люминесцентные лампы, не слиш­ком яркие, но для работы годится – и осмотрелся. Силвер Уандер[3], серебристая кобыла – любимица Джо, подошла к передней стенке стойла, моргая и издавая негромкое вопросительное ржание. Драго и Тимбер Кантри[4], стойла которых шли дальше, просунули головы в открытую верх­нюю часть голландских дверей и посмотрели на него с любопытством. Там дальше стояли другие лошади, час­тью свои, частью приемные. Они тоже недоумевали. Ло­шади знали расписание не хуже самого Джо и не могли взять в толк, что привело его сюда среди ночи.