Пара для дракона, или рецепт идеального глинтвейна - Алиса Чернышова

Вот тут Глава клана Медведей, мужик, по слухам, характера крайне крутого, стукнул кулачищей по столу и сообщил охальникам, мол, либо вы собираетесь в Древнем Городе, считающемся первым людским поселением, либо вас не хоронят, ибо ничего для этого подходящего не останется. Корольки почесали маковки и дружно покивали. Таким образом и стал их медвежий угол, что раньше жил за счет едущих в Древний Город туристов, ареной для, так сказать, политических событий.

— Скоро народ начнёт прибывать, — заговорщицки сообщил Шорх, — Так что, купишь булочки?

Ирейн сдавленно застонала, а потом — таки купила. Не продаст, так девчонкам скормит!

Трактир "Медвежий угол" достался ей по наследству, но в состояни столь плачевном, что можно было смело петь поминальную песнь. Ирейн, однако, унаследовала от неких неведомых предков упорство, граничащее с упрямством, и немалые запасы здоровья. Как итог, на момент развода её заведение можно было назвать вполне себе преуспевающим, что позволяло содержать шесть человек прислуги, что по меркам их гордка, больше напоминающего перевалочный пункт, было очень даже хорошо. Опять же, за неполные десять лет её верховодия здание разрослось, обзавелось кучей пристроек и хозяйственных домиков, а также скромным, непритязательным клеверным полем. И — барабанная дробь — самым дорогим да масштабным проектом последних лет было то самое стойло для верховых улиток. Трактирщица покосилась на этот элемент архитекруры, точно он вдруг оказался её личным врагом, и вошла в сыто скрипнувшую дверь.

— Как оно?

— Как прошло? Старая грымза была?

— Свершилось?

Работники обступили её, теребя, запах трактира — жарящегося мяса, курева, перегара, браги, пряностей — шибанул в ноздри, переключая на благодушно-деловой лад: Ирейн была дома, в своей стихии.

— И чего вы расквохтались? — хмыкнула она, — Все, можете поздравить: я теперь совершенно свободная женщина!

— У, — протянула неунывающая Лиз, — За это надо выпить.

— За это надо столы протереть, — буркнул Жуб, повар, — А то у нас такими темпами скоро конкурс можно будет проводить: пройдись по залу — собери хлеб.

— Ребята, не ссорьтесь! — протянул малыш Жужа, — Я все протру.

— Да чистые они! — закатила голубые глазищи Лиз, — Тёрла вчера. Лучше найди этого идиота Рокофа, пусть бочку с соленьями прикактит из подвала!

Вслушиваясь в этот диалог, трактирщица расцветала душой — все просто и понятно, её стихия, её детище, где все так, как она пожелает. На волне эмоций Ирейн улыбнулась:

— Вы знаете, что я вас, люблю, правда?

— Зарплату повысишь? — тут же уточнила Лиз, и порыв благодушия поувял.

— Не настолько, — хмыкнула Ирейн, — И столы таки протри! Смотреть страшно.

— Ну, попытаться стоило… — пропела их красотка, уплывая вглубь зала.

— У, вертихвостка, — буркнул Жуб, потрясая косматой головой.

— Это тоже надо уметь, — усмехнулась Ирейн, — Ладно, что уж там, скоро обед подавать. Что у нас с меню?

-..А потом ведьма и говорит девочке: я исполню все твои желания, но взамен съем твое сердце. Ам! А заместо него вставлю сотканное мной из тысяч слёз, связанное сотней нитей, изукрашенное нетающим инеем. И глаза твои станут, чисто озёра, ловушкою для любого, кто в них поглядит — король или принц, и будешь ты, ударившись оземь, летать лебедем… Гули-гули… и есть чужие сердца…

Ирейн потёрла нос, наблюдая, как Фло перестилает кровать в гостевой комнате и рассказывает Вете сказку. Нет, в целом трактирщица положительно относилась к народному фольклору, но иногда он несколько… пугал.

— Как прошло? — без перехода уточнила Косая Фло, не удосужившись даже обернуться. Это было вполне в её стиле, и в такие секунды Ирейн верила в пресловутый ведьмовской дар, о котором баяли сплетники.

— В целом, нормально. Они… не претендуют на Вету.

— А на что претендуют, в таком случае? — вот почему Ирейн и ценила эту женщину: она всегда умела улавливать суть, — Поле или улиточное стойло?

— Последнее.

— Отдай, да не жалей: мелочность никогда не окупается. Летать высоко да есть сердца… гули-гули… Главное, не жалеть ни одного, раз пожалеешь — и потеряешь крылья… гули-гули…

— Думаешь, бороться не стоит? — нахмурилась Ирейн. Фло она доверяла, если та о чём-то говорила, то уж точно не затем, чтобы сотрясать воздух.

— Почему же? Смысл жить, если не борешься. Просто значения не придавай. Все будет, как должно, и ни каплей иначе.

Ирейн вздохнула:

— Спасибо, Фло. Ты посидишь с ней до вечера?

— Конечно! Мы ещё не дослушали сказку о девочке без сердца. Гули-гули!

Вета в ответ счастливо заагукала, и Ирейн сдалась: какая разница, о чём сказочка, если дочери нравится? Ну, подумаешь, девочка без сердца… Все лучше, чем мальчик без мозгов!

Усмехнувшись этой мысли, трактирщица с чистой совестью отправилась по своим делам, благо, оных немало скопилось. А Фло — она просто такова, как есть, но, что бы там ни говорили о "блаженной", "ведьме" и "глазухе", Ирейн ни мгновения не пожалела о том дне, когда забрала её из покосившейся халупы в лесной чаще.

— Я полечу туда сам! — сообщил Тир Бирюзовый, князь Предгорья. Драконы из его окружения поглядели на правителя с различными эмоциями, самой корректной из которых было вежливое сомнение.

— Княже, — ехидный голос Главы Безопасности мягкой поволокой окутал присутствующих, — Это всего лишь люди. Вы слишком нужны здесь, в Предгорье! К тому же, это — неоправданный риск. Вполне достаточно будет присутствия кого-то из дипломатов, в крайнем случае — моей сестры.

Ми Ледяная, носившая по праву титул третьей советницы, тут же склонила голову, подтверждая: именно в её обязанности входили сложные перипетии общественных связей.

Тир едва удержался от того, чтобы бросить на одного из своих лучших друзей детства злобный взгляд. Разумеется, он прекрасно знал об этом, как и о гипотетической важности своей персоны. Его угораздило родиться единственным и неповторимым сыном непутёвого ныне покойного князя, который родителем был, может, и неплохим, а вот правителем — никудышним. Вот и приходилось Тиру в возрасте, когда прочие юные дракончики учатся или по миру путешествуют, сидеть безвылазно в княжеских резиденциях и послушно таращится на подносимые друзьями бумажки. Нет, первые триста лет своего правления он и помыслить не мог о толике свободы, но последние годы во мраке безнадёжности начинали проступать некие лучи надежды: попытки дворцовых переворотов скромненько сошли на нет, Совет Старейшин не то чтобы смирился с новым князем, но, кажется, начал полагать его неизбежным злом, а княжеские приближенные, которыми в большинстве своем стали выросшие с ним в одной связке друзья, научились по-настоящему хорошо выполнять свою работу.