Ограниченный контингент. Рожденные в СССР - Тимур Максютов

Пакистанцы его боятся до помрачения рассудка: он ставит мины на их территории, а однажды проник в лагерь военнопленных по ту сторону границы, выкрал полковника – шурави и продал советским за десять машин риса, который раздал по кишлакам.

Наши штабисты недоумённо пожимали плечами. Ходили слухи, что пуштунский Робин Гуд – офицер ГРУ, подчинённый непосредственно Москве.

Главари местных банд, надеясь на вознаграждение от пакистанцев, гонялись за ним, но безуспешно – Черный Анвар ускользал в последний момент. Может, его берёг Аллах. Может, русские военные спутники.

Когда начался вывод, Чёрному Анвару назначили место, откуда его отряд собирались эвакуировать в Союз.

Там была душманская засада. Всех бойцов перебили. Израненного Анвара приволокли в кишлак и при многочисленных зрителях медленно порезали на куски.

Его сдали. Свои же. Из самой Москвы. То ли в обмен на спокойный вывод одного из гарнизонов, то ли за большие деньги.

* * *

Марат, закрыв лицо руками, раскачивался на стуле.

– Господи… Господи, ну как же так? Как они могли? Всё подсмеивались над ним. Щюрка – чурка. А свои же, русские, предали. С-суки!

– Причём тут – «русские», «нерусские». У скотов национальности нет. Давай, помянем Щюрку.

– Не Щюрку. Русского офицера Искандера Анварова.

Не чокаясь.

Октябрь 2006 г.

Конечно, свадьбой это не назовёшь. Просто повод для гарнизонной пьянки. Чего людей смешить – у обоих второй брак. Тут уж не до фаты и дурацкой куклы на капоте.

Роман пошёл покурить на скамейку, в ароматную прохладу сирени. На балконе разговаривали двое из гостей.

– Молодец Ромка. Не побоялся, с ребёнком взял. Нормальный мужик, да и служака неплохой.

– Ну, не вечно же Светлане вдовой ходить. Год уже, как мужа в Афгане… Вот совпало, тот муж был Роман и этот – тоже. Ладно, пошли, ещё накатим по маленькой.

Роман докурил и поднялся в квартиру, в гул пьяных голосов.

– Свет, а где Анютка?

– У соседки, спит уже, наверное.

– Схожу к ней. Не скучай тут.

Краснов, стараясь не шуметь, присел на край постели. Ласково погладил лёгкие детские волосы. Девочка вдруг всхлипнула и жарко зашептала:

– Дядя Рома, а ты теперь всегда будешь в маминой комнате спать?

– Да, маленькая. А что не так?

– Когда папа вернётся, где он будет жить?

Роман помолчал. Как объяснить пятилетней девочке про смерть?

– Спи, зайка. Не волнуйся, придумаем что-нибудь.

Папой в первый раз она назвала его только через год.

* * *

Роман открыл дверь своим ключом. Светлана выглянула из ванной с намотанным на голову полотенцем.

– Ромашка, а что так рано?

– А ты не рада?

– Очень даже. Анька, между прочим, раньше шести из школы не вернётся, они там репетируют праздник букваря.

– Звучит весьма соблазнительно. Намёк понял, даже лыжи снимать не буду.

– О, как капитана получил – совсем на голову плохой стал. Ты чего, какие лыжи?

– Ладно, забыли. Древний анекдот времён финской войны. Иди ко мне…

Краснов курил на кухне и любовался, как раскрасневшаяся Света в одной маечке хлопочет насчёт поесть. Как ей сказать?

– Свет, сегодня я в строевой части был.

– И что, нам предложили должность министра обороны?

– Пока только начштаба батальона. В сороковую армию.

Света замерла, сжалась, как от удара. Повернула к Роману посеревшее лицо.

– Ты, конечно, отказался?

– Конечно, нет. Я кадровый офицер.

– Ромашка, нет. Ты не можешь! Не-еет!

Ноги вдруг стали ватными. Молодая женщина рухнула на колени и завыла.

Краснов бросился к ней, начал целовать мокрое лицо, растрепанные волосы, прижал к себе.

– Светик, что с тобой? Что за истерика? Ты же офицерская жена.

– Я офицерская вдова, ты не забыл? Одного раза достаточно.

Роман резко поднялся, сел на табуретку и дрожащими пальцами достал сигарету.

– Раньше времени не стоит меня хоронить, хорошо? Там сто тысяч человек служат. И подавляющее большинство возвращается.

– Ромочка, родной, откажись! Не ради меня, так ради Аньки. Она же любит тебя до сумасшествия. Только одно и слышишь: «папочка то, папочка сё».

– Света, извини, но ты несёшь херню.

– Ромашка, я чувствую. Нельзя туда, убьют тебя. Я не переживу, Анька круглой сиротой останется.

– Да пошла ты на хуй!

Хлопнула входная дверь. Светлана осталась на полу, скуля побитой собакой.

* * *

«…папачка, а ещё превези мне щенка авганской борзой породы там же их многа. Патомучто мама сказала, что и так дурдом и без сабаки, а тибе разрешит. Мама всё время плачит и пьёт вотку у соседки, приходит ночью пьяная и говарит что я сирота. Она дурочка наверно. У меня же есть ты я очень тибя люблю. Приизжай скорей. В школе был Урок Мужиства и сказали что наши солдаты героически помогают детям Авганистана сажать диревья. Значит мой папа герой!!! Мама просит тибе сказат чтоб ты ответил на её письма. Патомучто наверно завидует что ты мне пишеш письма а ей нет. Очень тебя целую и люблю. Твоя дочь Аня Краснова!!! 28 сентября 87 года».

* * *

Когда вся страна смотрела по первому каналу на генерала Громова, последним покидающего ДРА, Краснов лежал в Ташкентском госпитале с тяжёлой контузией. Документы об увольнении в запас по здоровью он получил вместе со званием майора и Красной Звездой. Квартиру в Сертоловском гарнизоне, под Питером, оставили за ним.

Надо было как-то жить. Ребята – афганцы, пользуясь правами крыши, пристроили Романа в мутный кооператив, торгующий видеотехникой.

Со Светой было никак, что-то сломалось. Семья держалась только на Ане. Хоть она радовала, росла девочкой умненькой, красивой и очень нежной к отцу, делясь с ним секретами, маленькими своими горестями и радостями, как с лучшей подружкой.

Потом ребят накрыло – часть перебили на стрелке с тамбовскими, часть оказалась в «Крестах». Романа почему-то не тронули.

Краснов пахал, как проклятый, мотался по стране, превозмогая дикие периодические головные боли – память о контузии. Дело налаживалось. В девяносто третьем купил квартиру на «Ваське». В восьмой класс Аня пошла уже в новую школу.

В коллектив наивная и открытая девочка из гарнизона не вписалась. В ней раздражало всё – хорошие оценки, вкус в одежде, успех у мальчиков…