Хорошее соседство - Тереза Энн Фаулер

Климат Северной Каролины – умеренный. Это серьезное достоинство. Зима теплая. Весна наступает рано. Да, летом бывает жарко, но осень приносит облегчение и длится долго. Дубы не сбрасывают листву до декабря, а иногда, если зима выдастся особенно мягкая, некоторые виды, например, каменный дуб с тонкими, хрупкими листьями, похожими на перья, не облетают всю зиму.

Юноша, который в тот день познакомился с Джунипер, Ксавьер Алстон-Холт, знал много о деревьях. Не то чтобы он ими интересовался; гораздо больше его занимала музыка, особенна та, что исполняется на акустических гитарах. Хотя, с другой стороны, гитары ведь делают из дерева, поэтому, когда его мать с бесчисленными подробностями рассказывала ему о разнообразных деревьях, их привычках, обитателях и вредителях (верхнюю строчку этого списка занимали жадные домовладельцы!), он обычно внимательно слушал. И в день, когда его мать стояла во дворе, снимала видео на камеру и плакала, в день, когда на рассвете пришли люди с цепными пилами и заточными дисками и продолжали свое дело до сумерек, а звон в его ушах не смолкал всю ночь, он стоял рядом с ней и обнимал ее за плечи, потому что это было все, что он мог для нее сделать. Она сделала для него так много.

Поэтому Ксавьер не удивился, и мы тоже не удивлены, что его мать не горела желанием познакомиться с новыми соседями, построившими здесь дом. Вэлери Алстон-Холт сомневалась, что сможет подружиться с людьми, потратившими деньги на то, чтобы снести старый дом и вырубить деревья. Все деревья. «У таких людей, – говорила она не раз, потому что подобные случаи бывали в Оак Нолле не редкостью, – у таких людей нет ничего святого. Они насилуют окружающую среду. Убивают ее. Деревья – это жизнь. Не только моя жизнь, – уточняла она, поскольку ее работа была связана с лесоведением и экологией, – а жизнь вообще. Они в буквальном смысле производят кислород. На каждого человека на планете должно приходиться по крайней мере семь деревьев, иначе мы все начнем задыхаться. Подумайте об этом».

Ксавьер обошел заросший деревьями двор, направился к матери, срезавшей пионы, чтобы приболевший сосед поставил их на столик у кровати. Цветочные грядки вокруг их скромного кирпичного ранчо, построенного в пятьдесят втором году и почти не реставрируемого, были для Вэлери дороже всего, не считая сына и одного-единственного дерева – огромного, высотой в восемьдесят шесть футов, старого дуба, занимавшего большую часть двора. Вам может показаться, что растение не может так много значить. Но это дерево было не только великолепным образцом своего вида, оно было свидетелем мрачных событий и верным другом. Его широкий ствол был первым, что видела Вэлери каждый раз, выглядывая из окон во двор. Он напоминал ей о временах, когда они только что сюда перебрались, в особенности о летней ночи, когда она стояла, прижавшись лбом к узловатой серо-бурой коре, и плакала, пока Ксавьер спал в своей колыбельке, слишком маленький, чтобы понимать, как жестоко их ограбил Господь.

Шесть сортов ирисов. Пионы четырех разных цветов. Азалии, флоксы, подснежники, камелии, рододендрон, клематис, жимолость, жасмин – назовите любое растение, и, если оно в принципе могло прижиться в этом штате, вы нашли бы его во дворе Вэлери Алстон-Холт. Возня с растениями была для нее терапией, как она любила говорить, возможностью сбросить стресс после общения со студентами колледжа – или, как бывало чаще, после общения с заведующим кафедрой или деканом. Ребята были по большей части прекрасные. Любопытные. Умные. Заинтересованные в политике в том смысле, в котором она одобряла – искавшие пути развития, пути, направленные на защиту естественной среды. Ее работа того стоила. Молодежь собиралась спасти мир от самого себя, а Вэлери – вдохновлять ее всеми возможными способами.

– Пора, – сказал Ксавьер.

– Что значит – пора? Ты куда-то собрался? – Вэлери положила в корзину цветы и ножницы, выпрямилась. – Я же попросила тебя убрать сухие листья.

– Я и убираю. Просто у нас новые соседи.

– А, вот ты о чем. Я знаю. Это было неотвратимо. Как смерть, – Вэлери печально улыбнулась.

– Я только что общался с одной из них, – сказал Ксавьер. – Она говорит, что приехала сюда с сестрой и родителями.

– Только четыре человека на такой огромный дом?

Ксавьер пожал плечами.

– Видимо, да.

– Сколько ей лет?

– Девчонке? Да думаю, моя ровесница, плюс-минус. Сестра – младшая. Я о ней не спросил.

Мать кивнула.

– Ну ладно. Спасибо за информацию.

– Сказать тебе, если придут родители?

– Нет. Да. Я, конечно, хочу быть хорошей соседкой.

– Ты и так хорошая.

– Спасибо, Зай.

– Я просто говорю как есть.

– Так и надо, по возможности.

Ксавьер вернулся во двор и стал расчищать листья там, где его мать задумала разместить пруд с золотыми рыбками. Осенью начиналась учеба Ксавьера в консерватории Сан-Франциско, и Вэлери сказала, что ей нужно чем-нибудь заниматься, чтобы не названивать ему каждый день и не донимать расспросами, жив ли он еще на другом краю страны. Он знал, что она шутит и каждый день звонить не станет. Даже если захочет, все равно не станет. Он понимал. Они были своеобразной семьей.

– Занимайся прудом, – сказал он, – и заведи, что ли, роман.

– Ой, кто бы говорил о романах!

Он улыбнулся ей своей знаменитой полуулыбкой, которую обожали все старушки Оак Нолла, и – мы уверены – все девчонки из его школы.

– Я слишком занят, чтобы тратить время на девушку.

– А по-моему, слишком привередлив.

– Весь в тебя, – сказал он.

Честно говоря, Ксавьер был и занят, и привередлив, но главной причиной оставалась вторая. Он пока не встретил ту, ради которой мог бы изменить своим привычкам. У него были подружки, и среди них девушки, которые стали бы с ним встречаться, прояви он к ним интерес. Но он не проявлял, поскольку достаточно хорошо себя знал, чтобы понимать – ему нужно все или ничего. Так было всегда. В прошлом году он встречался с несколькими девчонками, ради секса и чтобы не упускать возможность, но серьезных отношений не хотел. Его любовью была музыка. Но сейчас он украдкой посматривал на новую соседку, девушку у бассейна, и спрашивал себя – интересно, как ее зовут? И отвечал сам себе – какая тебе разница? Делай свое дело.

Ксавьеру исполнилось шесть, когда он впервые провел по струнам гитары – на дне рождения дочери одной из маминых коллег. Несколько взрослых принесли музыкальные инструменты – гитары, мандолины, бонго, губную гармошку – и после торта и вручения подарков расселись на пластиковых стульях посреди кирпичного, неправильной формы патио и стали играть и петь: сначала детские песни Раффи, потом Нила Янга, «Битлз» и Джеймса Тейлора. Ксавьеру нравилась музыка, но одна гитара особенно его заинтересовала. Ее вид, ее чистый, сочный звук. Он спросил у владельца гитары, преподавателя истории по имени Шон, можно ли попробовать. Шон уступил Ксавьеру место и положил гитару на его колени. Инструмент выглядел огромным в сравнении с тощим тельцем мальчика. Ксавьер вытянул шею, нагнулся, провел рукой по струнам и пропал. Спустя неделю ему дали первый урок. В десять лет он из всех разновидностей музыки предпочитал классическую; она давала ему почувствовать красоту, и ему казалось, что это чувство поможет ему пережить эмоциональный натиск окружающего мира. В этом году ему исполнилось восемнадцать, он прошел прослушивание и поступил в консерваторию Сан-Франциско.