Брем - Николай Непомнящий

Альфред Эдмунд Брем, родившийся 2 февраля 1829 года, был первым ребенком, появившимся во втором браке Кристиана Брема с Бертой Рейц. От первого брака у него родилось 8 детей, 6 из которых умерли, прежде чем достигли года жизни.

Из шести детей от второго брака только один умер рано. С Альфредом Эдмундом Бремом жили в доме священника его сводный брат Оскар (1823–1850) и его младшие братья и сестры Рейнгольд (1830–1891), Фекла (или Текла) (1833–1857), а также умственно отсталый Эдгар (1835–1890) и Артур (1839–1876).

В странствиях по долинам и лесам пастора всегда сопровождали сыновья. На радость отцу все они проявляли интерес к природе. Но в сравнении с ними юный Альфред выказывал куда большую привязанность к увлечениям отца и вскоре приобрел немалый опыт полевых и камеральных изысканий. Прискорбно, что маленькой зарплаты сельского священника не хватало для того, чтобы мальчик мог продолжить дальнейшую учебу. Обучение на фармацевта брата Оскара отнимало все имеющиеся средства. Но, несмотря на все трудности, мальчик после окончания деревенской средней школы в Альтенбурге в 1844 году был отдан в обучение на мастера-строителя Фридриху Шпенгеру, который спустя год имел все основания для следующего заявления: «Могу свидетельствовать о его великих послушании и трудолюбии». В те же годы Альфред посещал в Альтенбурге школу ремесел и искусств, в дипломе которой, выданном в 1846 году, значилось: «Учиться дальше ему не составит больших усилий».

Конечно, физический труд и навыки строителя пригодятся будущему естествоиспытателю и путешественнику в разных жизненных ситуациях, а пока его манил к себе отчий дом, и плохая погода и снегопад не могли удержать его от многокилометровых походов пешком из города домой, в родной Рентендорф — поближе к любимым матушке и отцу.

После завершения средней ступени обучения Альфред Брем осенью 1846 года приступил к учебе в архитектурном институте в Дрездене. Но прежде, уже летом того же года, наступил поворотный момент в его жизни. Вюртенбергский барон Вильгельм фон Мюллер (1824–1866) посетил его отца в Рентендорфе для того, чтобы проконсультироваться по некоторым вопросам орнитологии. Мюллер и его старый школьный друг Теодор фон Хойглин (1824–1876), ставший позднее известным путешественником по Африке, переняли от своего учителя, известного орнитолога Кристиана Людвига Ландбека (1807–1890), страсть к изучению птиц. Хойглин уже тогда вынашивал планы большого африканского путешествия, а Мюллер был тем человеком, который мог помочь воплотить его в жизнь благодаря капиталу дедушки, сколоченному в далеком Капштадте в Южной Африке. Кстати, там же дед купил себе и громкий титул барона… Он уже успел съездить в Алжир и Марокко в 1845 году, где, по его словам, пережил необыкновенные и захватывающие приключения.

И вот теперь этот человек готовился ко второй африканской экспедиции — по изучению тропических птиц. Для этого вояжа он искал молодого скромного секретаря, «обладавшего навыками охоты и препарирования тушек».

Увиденный им в Рентендорфе 18-летний Альфред Брем полностью совпал с образом помощника, который создал в своем воображении Мюллер.

Понадобилось немного времени, чтобы уговорить юношу на такую авантюру. Но поначалу отец и слышать не желал об этом предприятии. «Пока я еще хоть что-то решаю в этом доме, — писал он своему другу орнитологу Фердинанду Хомайеру, — Альфред не поедет ни в какую Африку!» Мы не знаем, как именно удалось убедить пастора отпустить сына, но, вероятно, решающую роль в уговорах сыграла мама будущего «отца животных». Наконец строгий отец благословил Альфреда. К тому же, в конце концов, тот подумал, что сын значительно пополнит его коллекцию, а через год, когда он вернется, жизнь вернется в прежнее русло…

Как бы не так!

Когда в начале июня 1847 года настал час отъезда, у молодого путешественника было тяжело на сердце. Все-таки впервые он покидает он родной дом и пускается в неизвестность, да не куда-нибудь в соседний город или даже в соседнюю европейскую страну, а в далекую и неизведанную Северную Африку!

Получив паспорт в Альтенбурге, Альфред сел на поезд в Лейпциге и доехал до Дрездена, но из-за нехватки денег отправился до Праги, где он должен был встретиться с бароном, пешком, вернее на перекладных, меняя лошадей, благо времени было достаточно.

К удивлению юноши, для него уже подготовили униформу, поскольку Мюллер в Египте решил представить его своим лесником. В пражском имперском кабинете природных коллекций барон надеялся получить рекомендательные письма видных ученых, которые должны были помочь при дальнейших перемещениях. Но если ихтиолог Геккель был готов на этот шаг, то орнитолог Хаттерер проявил сомнения в целесообразности этой услуги, поскольку считал Мюллера шарлатаном.

После короткого пребывания в Триесте, где Брем впервые в жизни увидел море, дождавшиеся погрузки оборудования пассажиры наконец сели на пароход. Здесь все было ново и интересно — и беготня матросов на палубе, и жаркая преисподняя машинного отделения, и картинки самого побережья Далмации, пробегавшие за бортом как в бесконечном калейдоскопе… Трогир, Сплит, Дубровник… «Мне казалось, что я мечтаю или сплю и вижу сон, и только суета наших буден возвращала меня к прекрасной реальности», — писал он в дневнике.

На четвертые сутки круиза по Адриатике пароход бросил якорь у острова Корфу. С высоко расположенной крепости открывался прекрасный обзор на окрестности.

В самом начале путешествия Альфред начал записывать впечатления.

Из дневника:[1] Красивейший Корфу

«9-го июля только что потухли огни на сторожевой башне острова Корфу, когда пароход «Махмудиэ» вступил в узкий пролив, отделяющий этот величайший из Ионических островов от материка. Бесчисленные виллы, апельсинные рощи и виноградники этого прелестного острова еще были погружены в предрассветный сумрак, а город покоился в ночной тишине, когда мы бросили якорь в виду Корфу. С одного из фортов, построенных на мелких островках, раздались два пушечных выстрела — привет рождающемуся дню. Со всех бастионов крепости отвечали веселыми звуками сигнальных рожков и барабанным боем. Багряные облака над вершинами Албанских гор побледнели при первых лучах солнца, шпиль сторожевой башни над маяком загорелся, словно пламенем, город и море подернулись золотистым туманом. Вся эта чудная картина так и горела в блеске солнца. Панорама была восхитительная».

И еще:

«Видимый с моря, Корфу представляется красивейшим городом, какой только можно вообразить себе. На крутых утесах стоят горные крепостные башни, по их стенам и зубцам, так же, как на неприступных скалах, растут кактусы. Растения, которые мы лишь в малом виде видим в своих садах, здесь под солнцем Греции разрастаются в кусты и деревья, а между домами города, построенного уже совершенно на восточный лад, цветут и зреют в своей темной зелени золотые апельсины. Греческие церкви с низкими прорезными колокольнями стоят рядом с жилищами переселившихся сюда англичан, и южные террасы перемешиваются с северными черепичными кровлями. Улицы тянутся по широким уступам, высеченным в береговых утесах, или вьются по отвесным скалам на такой крутизне, что издали кажется, будто дома верхней улицы стоят на крышах домов следующей ниже. Повсюду с величайшим тщанием разведены садики, и везде, где только выдалась на скале площадка, заботливо насажены цветы. Зеленеющие сады и масличные рощи, миловидные виллы и виноградники с обеих сторон обрамляют эту волшебную картину.