Побег с Лазурного берега - Антон Леонтьев

Лиза прекрасно знала, что тревожить отца запрещено, но она не могла больше ждать. Она переговорила с доктором Маринэ, и тот сообщил ей, что надежды практически нет – ее мать не протянет больше пяти, максимум семи месяцев. Наверняка, разглядывая фотографии Лизы в журналах (иногда там появлялись снимки семьи гениального Леона Кречета), все думали: «Как же повезло девчонке! Ее отец – всемирно известный художник, к тому же до чертиков богатый, ведь самая захудалая картина стоит полмиллиона. Она обитает в замке на побережье Средиземного моря и ни в чем не знает отказа!» И никто, решительно никто не мог предположить, что Лиза не чувствовала себя счастливой. В особенности после разговора с доктором Маринэ...

– Papá, – заговорила Лиза, обращаясь к широкой спине отца – он, конечно же, не соизволил обернуться к ней. – Мама очень тяжело больна. У нее рак. Шансов на исцеление крайне мало. Она... она скоро умрет!

Воцарилась тишина. Отец, склонив набок голову с длинными седыми локонами, замер. Лиза понимала: отец никак не может поверить ее словам. Она бы и сама отдала все на свете, лишь бы известие о болезни матери, приговор медиков оказался дурным сном. Ей не нужен ни замок у самого моря, ни сотни нарядов, ни деньги. Только бы мама...

Медленно повернувшись к дочери, Леон Кречет пожевал тонкими губами, подвигал клинообразной бородкой, делавшей его похожим на потрепанного жизнью д’Артаньяна, прикрыл на мгновение выпуклые голубые глаза и произнес сакраментальную фразу:

– Похороны? Я ненавижу похороны, ты же знаешь! И больницы я тоже ненавижу. Лиза, твоя мать выбрала крайне неудачный момент, чтобы заболеть!

Лиза выбежала из ателье и, не удержав равновесия, упала со ступенек лестницы, что вела от студии в благоухающий райский сад, за которым виднелся перестроенный старинный замок. Отец купил его у разорившегося герцога около пятнадцати лет назад, когда принял приглашение великого князя Виктора-Иоанна и обосновался на границе Бертрана и Франции.

Растирая подвернувшуюся лодыжку, девушка дала волю слезам. Но плакала она не от боли – по маме, не желая мириться с вердиктом докторов. И еще из-за отца, который отреагировал на весть о смертельном заболевании жены с присущим ему безразличием и цинизмом.

Поднявшись, Лиза обернулась и увидела сквозь стеклянные стены отца, увлеченно работающего над картиной. Он, скорее всего, выбросил из головы ее слова. А ведь мама была его музой! Даже эту квадратную женщину с огненными волосами он, сам того не ведая, одарил ее чертами! Ведь именно ей, Светлане, он был обязан тем, что превратился в Леона Кречета.

* * *

О судьбе отца было написано не меньше четырех десятков книг, в том числе дюжина диссертаций и монографий, а также несметное количество газетных и журнальных статей. Сам мэтр не любил говорить о своем «советском периоде». Лиза знала, что мальчишкой отцу в период Первой мировой и Гражданской войн в России приходилось промышлять воровством, но он этого и не скрывал, а, наоборот, с гордостью рассказывал, как грабил прохожих в проулках. Вместе с прочими беспризорниками (Анна Кречетова, его мать, умерла от тифа, а отец пропал без вести в войну где-то в Галиции) его отправили в детский дом, оборудованный в бывшем монастыре. Один из воспитателей, некогда профессор изящных искусств, и открыл в семнадцатилетнем Леониде небывалый талант.

Получив рекомендации своего первого ментора и окрыленный его похвалами, в начале двадцатых, в разгар НЭПа, Леонид попытал счастья в Абрамцевском художественном училище. Он был уверен в том, что строгая комиссия, поразившись непомерному таланту, примет его с распростертыми объятиями, но молодого человека ждало разочарование – Советской России его декадентские шалости не требовались. Всего через несколько лет, в течение которых Леонид перебивался случайными заработками, произошло «сменовеховство», и писать картины в том стиле, который предпочитал Кречетов, стало просто опасно.

Будучи весьма неглупым и практичным человеком, Леонид работал декоратором в театрах, оформляя помпезные постановки советских балетов и опер, а по ночам в своей каморке под самой крышей творил. Но кто-то из соседей донес в органы о том, что Кречетов жжет в темное время суток свет – не иначе как занимается подрывной деятельностью. При обыске у него обнаружилось около трех дюжин нелепых картин – квадратные женщины, овальные мужчины, ромбические дети. Ни оружия, ни запрещенной литературы, ни переписки со шпионами и врагами народа найдено не было, но в профилактических целях Кречетову впаяли пять лет и отправили в один из сибирских лагерей.

Оттрубив весь положенный ему срок, молодой живописец освободился и поселился в Пушкине. Из мест заключения он вынес окончательную уверенность в собственной гениальности и ненависть к советскому строю, эту гениальность не признающему. Когда началась Отечественная война, Кречетов оказался одним из первых, кто был призван в ряды армии. Его трижды ранило, один раз – очень тяжело, но ему удалось выкарабкаться. Он даже дослужился до старшего лейтенанта и был награжден.

В рядах советских войск Леонид освобождал Прагу. Оказавшись в Европе, он понял, что настал черед осуществить свою заветную мечту. Ведь даже на фронте он рисовал, не переставая, и таскал с собой папку с эскизами.

Кречетов тайно, переодевшись, покинул месторасположение части и решил начать жизнь на Западе. Из Чехословакии он перебрался в Германию, а оттуда – во Францию. Леонид обладал цепкой памятью, поэтому ему не составило труда достаточно быстро овладеть чужим языком. Именно Франция, как он помнил по наставлениям профессора из детского дома, и есть та благословенная страна, где почитают талант художника и позволяют при помощи его зарабатывать деньги.

Леониду удалось приобрести на блошином рынке настоящий французский паспорт, и он затаился в Париже, мечтая о том, что совсем скоро станет известен всему миру. Но мечты не спешили воплощаться в реальность – послевоенный Париж переживал подлинный творческий бум, город наводнили талантливые личности (или почитавшие себя таковыми) из всех стран мира.

Несколько раз Кречетов сталкивался в кафе с теми, чьи имена заставляли его трепетать, но он был уверен – его талант намного мощнее. Он сменил множество профессий, работал грузчиком, землекопом, страховым агентом и даже медбратом в сумасшедшем доме. И постоянно рисовал. Но... однажды он представил некоему владельцу галереи свои работы, ожидая, что тот немедленно устроит персональную выставку, тот назвал его картины бездарной мазней и слепым подражанием. И все же Кречетов не терял надежды.

В 1951 году Леонид познакомился с девятнадцатилетней Светланой, чьи родители покинули Россию еще до Февральской революции. Ее отец занялся производством вин и заработал солидное состояние. Светлана, которая владела французским, итальянским и английским языками так же хорошо, как русским, пленила Кречетова с первого взгляда. Это была чувственная рыжеволосая девушка с потрясающими формами.

Светлана, увлекавшаяся искусством, но отлично знавшая, что особым талантом не одарена, сразу распознала в Леониде гения. Они стали любовниками, а затем тайно поженились. Родители Светланы, узнав о браке дочери, пришли в ужас. Не таким они представляли себе зятя! А тот, кто стал им, был старше Светланы на двадцать с лишним лет, нищ и к тому же – беглец из-за «железного занавеса».