Только ты - Наталья Костина

* * *

– Ты чего такая взъерошенная? – ласково спросил Тим, приподнимая пышные рыжие волосы и целуя Катю в свое любимое место на шее – там, где завитки были почти каштанового цвета, с сильным блеском и посверкивающими золотыми искрами.

Ей повезло – бутылка не разбилась. Хотя отбивные и пригорели, когда она, задумавшись, стояла у окна и, не чувствуя запахов и звуков, погружалась все глубже и глубже в прошлое. В прошлое, будь оно проклято! Как будто это прошлое мешало ей сейчас, сегодня любить Тима… Но, оказывается, мешало! И еще как!

– Я никогда не спрашиваю, что у тебя там, на твоей работе, я просто хочу, чтобы ты расслабилась…

И она расслабилась. По крайней мере честно попыталась. Но в то время, когда большая часть ее «я» всецело отдалась воле любимых рук, где-то в глубине оставалось местечко, которое было сжато, как пружина, напряжено, закрыто, захлопнуто, наглухо задвинуто засовом… И как она ни старалась открыться, как ни пыталась полностью слиться с Тимом, с которым у нее всегда получалось, все приходило само собой – и восторг слияния, и полное раскрепощение с последующим огненным взрывом, после которого она чувствовала себя и опустошенной, и наполненной какой-то новой радостью одновременно, но…

Имитировать оргазм – противная штука. Потому что ты не только обманываешь другого, но та, казалось бы, мизерная часть, что осталась недоступной для любимого, неимоверно разрастается, завладевает всем, грозя стать полноправной и единственной. Превратиться в Катю. Другую Катю. Из другой жизни…

Она осторожно высвободилась из рук Тима и откинулась на подушки. Во всем, что касалось их отношений, он тоже обладал повышенной чувствительностью, и сейчас не то чтобы почувствовал обман – скорее ощутил, что она нуждается в каком-то другом утешении, чем нехитрая постельная игра. Он перебирал пальцами ее густые волосы, зная, как ей это нравится, а она лежала у него на груди и слушала, как бьется его сердце… Это всегда ее успокаивало. Сердце Тима, голос Тима, глаза, лицо… такие родные – и такие непохожие на те, с которыми ей пришлось столкнуться сегодня.

Тим казался ей родным всегда – с того самого первого мига, когда она, очнувшись после многодневного забытья, увидела у изножья своей кровати его фигуру, освещенную ярким весенним солнцем. Она вернулась тогда… И жизнь как будто началась сызнова, наступил какой-то новый отсчет, и во всем этом новом был он – Тим. Наверное, именно он и был началом, той самой точкой отсчета, с которой началось новое. Но как долго она думала, что она для него – всего лишь пациентка. Интересный случай. Да и на какое мужское внимание могла рассчитывать она – обритая наголо, утыканная какими-то омерзительными иголками и трубками, лежащая под простыней в одних только памперсах?..

Катя вспомнила, как после выписки Тим как-то скомканно и глядя в сторону ткнул ей в руки бумажки, где на пяти (о господи, на пяти!) страницах его четким, совершенно не врачебным, убористым почерком было перечислено все, что с нею случилось. Все, кроме одного – нового чувства. Он об этом не знал. Катя очень надеялась, что он не заметил. Она честно старалась закрывать глаза на обходах и не пялиться на лечащего врача. Тогда, в коридоре, когда он уходил, она осталась растерянная, так и не сказав ему приготовленных слов благодарности, сжимая в одной руке ворох бумажек, а в другой – дурацкий пакет со своими умывальными принадлежностями (больше ничего мама нести ей не позволила…).

А потом они с мамой поехали на море: она была такая худющая, что все пришлось купить новое! Да, она честно старалась выздоравливать… и не думать о черноволосом и черноглазом докторе Тиме, который видел, какого цвета у нее мозги… Катя хмыкнула: интересный вопрос – смогла бы она сама влюбиться в Тима, если бы, например, увидела его на операционном столе? Голого, без сознания, всего в крови… и зачем, зачем она сегодня все это вспоминает? Или сегодня просто случился день воспоминаний?

…Море было теплым, но она почти не купалась. Так – заходила по колено и плескалась в воде под строгим надзором мамы, которая считала, что дочери нужно восстановление: плавание, солнечные ванны, усиленное питание… Против усиленного питания и солнечных ванн она совершенно не возражала – но плавание… После того как убийца проломил ей голову молотком, он пытался утопить ее в ванне. По заверениям Тима, Катя не могла этого помнить – но тогда откуда, скажите, у нее, с малых лет плававшей как рыба, появилась паническая боязнь воды?

Катя плескалась, загорала, ела, спала – и даже о своей любимой работе не думала. Хотя немного поработать все же пришлось и на отдыхе. Зато она очень много думала о докторе Тиме. Так много, что это, наверное, каким-то образом передалось и ему. И он ей позвонил. Позвонил, чтобы пригласить на свидание! Ее! Худую, бледную и почти лысую, прикрывающую бейсболкой голову, только начавшую обрастать рыжим пухом. Бейсболку эту она всегда старалась натянуть поглубже – потому что пух пока не скрывал пересекающего чуть не полголовы шрама… Кстати, и волосы в том месте так больше и не выросли. Хотя волос теперь у нее и так слишком много. Да, и Тим позвонил! И даже расстроился, когда она ответила, что сейчас она в другом городе и не может прийти. Больше всего в тот момент ей хотелось тут же уехать домой: если сесть в вечерний поезд, а еще лучше – в самолет, то можно было успеть. Однако тогда она ничего этого не сделала… да и сейчас бы тоже не сделала, если честно. Потому что, получив горький урок, она поняла: торопиться в отношениях не нужно. Или она слишком сильно обожглась с Лешкой, которому откровенно вешалась на шею? Да, вешалась – как ни больно это признавать… особенно сегодня, когда он свалился как снег на голову… и зачем, спрашивается, он к ней явился?

Катя вздохнула и крепче прижалась к Тиму. Как же им вдвоем хорошо! Если, конечно, не думать о Лешке… И сразу же, помимо воли, откуда-то из глубин памяти всплыло, как несколько лет назад она точь-в-точь так же лежала на другой груди. И тот, которого она сегодня встретила у подъезда, обнимал ее точно таким же жестом… Катя даже ощутила на себе его руки, и от этого ей стало… не страшно, нет – просто противно.

Она непроизвольно сбросила с себя ни в чем не повинную руку Тима и села в постели.

– У Лысенко горе. Дядя умер, – сказала она, сочувствуя другу и напарнику и оправдывая перед Тимом, но большей частью перед самой собой, свое отвратительное настроение.

– А что случилось?

Тим был врачом, и поэтому упоминание о какой бы то ни было болезни задевало в нем профессиональные струны, чем Катя бессовестно пользовалась, когда нужно было отвлечь его внимание от нее самой.

– Обширный инфаркт. По-моему, я правильно сказала… Инфаркт – это что-то с сердцем, так?

Она прекрасно знала, что такое инфаркт, но Тим любил поговорить на медицинские темы, и сейчас она явно хотела это спровоцировать – просто потому, что иначе он может заметить и ее напряжение, и неестественный тон, и… нет, конечно, она ему ничего не расскажет. Потому что это ему не понравится еще больше.

– Кстати, чтобы ты знала: бывает не только инфаркт миокарда, о котором все знают, но и инфаркт мозга. А вообще инфаркт может случиться практически с любым органом – с почкой, печенью, легким… короче, со всем, что может испытывать острый недостаток кровоснабжения. К такому состоянию могут привести тромб, например, или эмболия, или длительный спазм сосудов, особенно крупных. Которые называются артериями. И чрезвычайно опасно при этом еще и перенапряжение органа… я понятно говорю?