Вечный огонь - Вячеслав Бондаренко

Выпускные экзамены Владимир и Павел сдали на «отлично». А дальше отправились поступать в Виленское пехотное юнкерское училище. Три года пролетели, как один. Как радовались они с Долинским, когда узнали, что служить им предстоит в одном полку, да что там – в славном 119-м пехотном Коломенском, то есть совсем недалеко от родных мест! Коломенский полк уже сорок лет как квартировал в Минске, в его честь в городе даже была названа улица.

В августе 1913-го юные подпоручики прибыли в полк, и полетели служебные будни, наполненные тысячами разнообразных хлопот. Жизнь молодого офицера вовсе не была такой уж сладкой в бытовом плане. На свои пятьсот рублей в год Владимиру нужно было обзавестись несколькими комплектами формы, платить отчисления в эмеритальную кассу, делать регулярные взносы в полковой фонд – на Пасху, Рождество, праздник полка и тому подобное, – а ведь еще и жить где-то надо было. Игнатия Андреевича, как на грех, перевели по службе из Минска в польский Люблин, помощником уездного воинского начальника, да и совестился бы Владимир просить помощи у отца… Квартирных денег между тем подпоручик получал всего-навсего семьдесят рублей в год. Где уж тут мечтать о роскошных апартаментах в центре города – они стоили сотню в месяц! Пришлось снимать на пару с Долинским половину частного дома, стоявшего на окраине города, на Золотогорской улице, неподалеку от полкового храма и военного кладбища.

Разумеется, у владелицы дома, пятидесятилетней мещаночки со сладким моложавым личиком, обнаружилась пара дочек на выданье, которые немедленно начали перекрестную стрельбу глазами по господам офицерам. Но если Долинский был отнюдь не прочь завести интрижку с «дочерью полей и лесов», то сердце Шимкевича к этому времени уже было занято. В отличие от легкомысленного Павла, который гордился училищной славой ловеласа, Владимир влюбился всерьез и надолго.

Случилось это так. Через пару месяцев после прибытия Шимкевича в полк вторую бригаду 30-й дивизии ни с того ни с сего выдернули на маневры в Скобелевский Лагерь, в ста пятидесяти верстах от Минска. Погода стояла отвратительная – плотно зарядили дожди, дул сырой гадкий ветер, к тому же полк действовал вяло, вразброд, на стрельбах результаты были хуже некуда, комполка, принявший полк только полгода назад, ходил злой как черт, а батальонные командиры срывали плохое настроение на ротных. Словом, все было не так. За исключением одного – вечеров в расположенном неподалеку маленьком поместье Ситники. Когда одуревший от полковых будней Владимир впервые переступил порог небольшого, судя по архитектуре, столетнего дома и увидел глаза дочери хозяина, гостеприимно зазвавшего к себе молодых офицеров, – сердце его споткнулось и пропустило один такт. А потом снова забилось, но уже восторженно, примерно так же, как во время команды «Господа офицеры». Их представили друг другу. «Варя», – просто сказала невысокая хрупкая барышня, вовсе никакая не столичная красотка, но показавшаяся почему-то Владимиру ослепительной. Долинский, как всегда, бывший рядом, хмыкнул:

– Вольно, вольно, господин подпоручик…

– Предупреждаю, – быстрым шепотом сказал Шимкевич, не отрывая глаз от Вареньки, – если замечу хоть один твой взгляд в ее сторону…

– Упаси Боже, Володенька, – замахал руками Павел, – ты меня, верно, путаешь с кем-то. Дочери провинциальных бобров не для меня. Ты же знаешь, меня влечет исключительно мир будуаров, аксессуаров и таксомоторов. Почему в военные и подался. Помнишь завет Козьмы Пруткова: «Хочешь быть красивым – поступи в гусары»? Мы, правда, не гусары, но все же…

Но Шимкевич уже не слышал болтовни друга. Он видел только ее, Варю, Вареньку, счастье, песню, радость…

И какое это было счастье, когда среди множества однополчан она выбрала его, подошла, улыбнулась, протянула тонкую руку:

– Хотите, я покажу вам дом? А то, кажется, предмет общего разговора неинтересен только мне да вам.

– Странно, – преодолевая смущение, хмыкнул Шимкевич, – я и не заметил, что все заняты разговором.

Варя оглянулась на отца, о чем-то азартно спорившего с гостями:

– Они обсуждают, как долго продлится война, если на нас решится напасть Германия…

– Какие пустяки, – беспечно махнул рукой Владимир. – Мы будем в Берлине самое большее через два месяца. Есть о чем спорить! Кроме того, России с Германией попросту нечего делить, повода для войны нет.

Варя улыбнулась в ответ, но как-то странно, грустно, ускользающей улыбкой…

Дом в Ситниках был больше, чем он казался снаружи, но еще старше, чем предполагал Шимкевич – настоящая панская усадьба, построенная в восьмидесятых годах восемнадцатого века. Варя, не таясь, откровенно рассказала о своей семье – мать ее давно умерла, а отец, отставной военный врач родом из Белгорода, купил Ситники за бесценок у разорившегося и спившегося местного помещика. «Здесь, конечно, бывает скучновато, – откровенно призналась девушка, – но, если честно, я люблю одиночество. А если бы вы знали, какая поэзия в этих лесах зимой, когда все вокруг усыпано снегом!..»

Потом были еще и еще вечера в Ситниках – Владимир старался бывать там каждую свободную минуту. А однажды, когда выкроить время не удалось и он, кутаясь в плащ-палатку, мок у входа в блиндаж, слушая с другими офицерами нудный разбор только что прошедшего учебного «боя», ему послышался сквозь сетку дождя оклик такого знакомого, родного голоса. Варя? Сама?!..

– Да, вы не ошиблись, – смеялась она десятью минутами позже, когда ошалевший от счастья Шимкевич уже целовал ее мокрые от дождя пальчики. – Почему меня пустили в расположение? Так ведь мой папа и ваш командир полка – старые сослуживцы, еще по Павловскому военному училищу.

– Но такой дождь, грязь… – От волнения Владимир не мог найти нужных слов, он только смотрел и смотрел неотрывно в ее большие карие глаза.

– Я не видела вас целых пять дней, – тихо произнесла Варя, опустив глаза. – Это очень, очень много…

Казалось бы, свадьба неизбежна. Но на пути влюбленных встал извечный бич всех молодых русских офицеров – проклятый возрастной ценз. И кто же выдумал эту загвоздку – то, что офицеру нельзя жениться до двадцати трех лет?

– Да уж наверняка какой-нибудь престарелый штабист, которому в его двадцать три года отказала невеста, – философски отозвался Долинский, когда Шимкевич пожаловался ему на судьбу. Парад только что отгремел, но начдив продолжал о чем-то вещать в кругу подчиненных, и младших офицеров пока что не отпускали. – Ладно, не переживай ты так. Варя же из офицерской семьи, все эти нюансы знает.

– Не из офицерской, – машинально поправил Шимкевич, – военный врач – это же не офицер, а чиновник.

– Все равно, по военному ведомству. И вообще, почему такой кислый вид? – Павел по-дружески хлопнул Владимира по погону. – Радоваться надо! Гляди, как Варенька на тебя смотрит…

«Ах, если бы так продолжалось всегда, – подумал Шимкевич, ловя взгляд невесты. – И этот жаркий день, и друг рядом, и нетерпеливо ожидающая Варенька… Господи, как же я счастлив! Как же прекрасно жить на этом свете!»