День, когда началась Революция. Казнь Иисуса и ее последствия - Николас Томас Райт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ты от него не скроешься. Он повсюду.
Крест.
В домах, в фильмах, на картинах, в клипах. В качестве сережек, на цепочке на шее. Вышитый или выбитый на ремне или на джинсах. Нанесенный в качестве татуировки на коже…
Сколько бы заплатили «Кока-Кола» или «Макдоналдс» за права на символ, который ежедневно носят на шее миллионы людей?
Крест – символ всех христиан; для миллионов их по всему миру он – единственный визуальный знак их веры.
Разве это не странно? Ведь сперва крест был символом страдания и поражения. Римская империя убила тысячи своих врагов, пригвоздив их к деревянным крестам.
Это как носить на шее виселицу. Или как повесить на шею маленький золотой шприц с ядом.
Римляне казнили Иисуса Христа 2000 лет назад. Но христиане верят, что он не остался среди мертвых – он победил смерть и воскрес, более не подвластный смерти.
И потому из символа смерти крест превратился в символ конца смерти.
Символ надежды, символ возможности – для каждого человека.
Вот почему христиане носят изображения креста.
«Армия Иисуса» носит ярко-красные кресты и раздает их другим. Член «Армии Иисуса» Крис, которому 38 лет, говорит: «Мы раздаем сотни крестиков. Людям они нравятся. Они светятся в ультрафиолетовом свете, за что их любят посетители ночных клубов! И не только они: эти кресты помогают самым разным людям думать о Боге и молиться».
«Они должны бросаться в глаза, – добавляет он. – Крест Иисуса означает, что мы можем получить прощение и начать все заново. Даже смерть побеждена».
Об этом стоит громко кричать[1].
Этот маленький энергичный текст дает нам немало пищи для размышления. Разумеется, это не сложный богословский трактат и не толкование Писания. Но вот что важно: распятие Иисуса – это простой, суровый факт, неразрывно связанный с реальным пространством и временем и, что еще важнее, с реальной плотью и кровью человека. Люди и сегодня так или иначе чувствуют, что он имеет для них большое и глубокое значение. Разумеется, найдутся и те, кто видит в нем всего лишь неприятную историю из прошлого.
Вопреки всем предсказаниям, что религия в целом и христианство в частности утрачивают свою привлекательность в современном мире, распятие Иисуса и евангельская история, в которой мы его находим, сохраняют удивительную силу в культуре позднего модерна. Крест притягивает внимание даже тех, у кого нет ясного представления о его смысле или вообще четкой веры в Иисуса или в Бога. Чем это объяснить? Почему крест Иисуса из Назарета имеет такое влияние даже сегодня?
В 2000 году, на рубеже двух тысячелетий, Национальная галерея в Лондоне организовала выставку под названием «Взгляд на спасение». Это хорошая иллюстрация к сказанному выше – особенно если вспомнить, что европейские страны обычно куда более «секуляризованы», чем Соединенные Штаты. На выставке в основном были представлены изображения распятия Иисуса. Многие критики морщились. Все эти старые картины, изображающие кого-то, замученного до смерти! Зачем ходить по заполненным ими залам и рассматривать все это? К счастью, широкая публика проигнорировала мнение критиков: множество людей пришло посмотреть на произведения искусства, которые, как и само распятие, обладают необъяснимой силой.
Директор галереи Нил Макгрегор позже стал директором Британского музея и на протяжении последующего десятилетия безупречно и плодотворно трудился на этом посту. Последним из экспонатов, приобретенных им в этом период, перед переходом на аналогичную должность в Берлине, стал крест – простой, но такой, что о нем потом трудно забыть. Он сделан из фрагментов небольшого судна, которое перевозило беженцев из Эритреи и Сомали. 3 октября 2013 года оно затонуло неподалеку от итальянского острова Лампедуза, расположенного к югу от Сицилии. Из 500 человек, бывших на борту, 349 утонули. Местный ремесленник Франческо Туччо, глубоко удрученный тем, что этих людей не удалось спасти, сделал из обломков судна несколько крестов. Один из них нес папа Франциск во время поминальной службы, в которой участвовали те, кто выжил. По просьбе Британского музея Туччо сделал еще один крест специально для него. Мастер был благодарен администрации музея за то, что она обратила внимание людей на трагедию, символом которой стал этот маленький предмет из дерева. Но почему именно крест, а не что-то другое?
Есть другой глубоко тронувший меня пример. В лондонском Альберт-холле ежегодно проходит фестиваль променадных концертов, где благодаря низкой цене билетов широкая публика может услышать музыкантов мирового класса. 6 сентября 2014 года оркестр под управлением сэра Саймона Рэттла исполнил «Страсти по Матфею» Иоганна Себастьяна Баха. Прекрасно исполненная музыка дополнялась сценической постановкой, автором которой был Питер Селларс, профессор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, который особенно известен оригинальными современными постановками классических опер и пьес. Во время перерыва Селларс пояснил телезрителям, что это не театр, а молитва. Его постановка, сказал он, опирается, во-первых, на то, как Бах своей музыкой передает историю смерти Иисуса, а затем на то, как эту историю и интерпретацию Баха понимают сегодня. При этом Селларс ничего не говорил о своем отношении к христианской вере. Но видно было, что для него история смерти Иисуса невероятно важна: в ней каждый человек сталкивается с самой темной стороной человеческой жизни и видит возможность, включившись в эту историю, найти свой путь в этом мраке. Как весь мир, христианский и нехристианский, ведет летосчисление от рождения Иисуса, так весь мыслящий мир, христианский и нехристианский, снова и снова открывает, что история смерти Иисуса, отраженная в изобразительном искусстве, музыке и литературе, представляет собой ту точку, из которой можно увидеть и всю беспросветность человеческого существования, и выводящий нас из этого мрака сияющий свет.
Можно найти массу других подобных примеров, каждый из которых с новой силой ставил бы перед нами вопрос: почему? Почему эта смерть и обрамляющая ее история несут в себе такую силу? Похоже, тут не работает ни одно объяснение. И эту силу чувствуют не