Интересная Фаина - Алла Хемлин

Может, другие думали, почему Фаина как девочка не плачет и не кричит ни в какую на свете сторону. А Фаина и плакала, и тем более кричала — только не в голос, а у себя в голове.

Интересно, что Фаина много чего делала в своей голове такого, что другие в своей голове не делают. У Фаины никогда не было разницы между головой и жизнью. Фаине ж никто не сказал, что у жизни разница с головой есть всегда.

Среди людей были, которые молчали, разговаривали или даже спали.

Между всеми людьми ходили полицейские, доктора, сестрицы. Монашки тоже ходили туда-сюда и давали людям по потребностям. Монашки брали людей, вели в палатку и там уже давали.

Когда Фаина спаслась из воды, на ней было и платье, и туфельки. Сразу все на свете у Фаины было мокрое, а потом высохло. Но монашки не дали Фаине ходить даже и в таком сухом. Фаине в палатке дали на себя и на ноги, хоть и ношеное, а чистое.

Ходили и которые были из города. Которые из города — искали и тоже плакали и кричали на все стороны света.

Дети тоже ходили. Детей, которые не сидели или не лежали, было мало. Они были из тех, которые остались без никого, или из тех, за которыми ни у кого не было сил смотреть.

Один мальчик подошел к Фаине и спросил, или девочка не хочет посмотреть на находку.

Фаина мальчику ничего не ответила.

Мальчик сказал, что на находку надо смотреть не тут, и пошел в сторону воды.

Фаина решила, что ей надо учиться ходить хоть по адресу, хоть за человеком, и пошла за мальчиком.

Фаина и мальчик прошли расстояние, как отсюда до того дома.

И вот мальчик и Фаина дошли до воды.

Из воды наполовину высунулось платье. Платье было сильно синее и мокрое и лежало так, вроде было на ком-то. А платье не на ком не было. Платье лежало без рук, без ног и даже без головы.

Мальчик спросил у Фаины, или ей страшно.

Фаина сказала, что ей не страшно.

Мальчик сказал, что Фаина дурочка, и пошел назад.

Фаине было не страшно не потому, что она была дурочка. Фаине не было страшно, потому что она увидела знакомую по матери материю. Эта материя была бархат. На бархате можно было рисовать ногтём. Можно было причесывать бархат частым малюсеньким гребешком. Особенно красиво бархат причесывался, когда был мокрый. А платье было мокрое.

Гребешка у Фаины не было, а все на свете ногти были грязные. Потому Фаина обсмотрелась вокруг себя и подняла гладкий камень по весу, как половина сломанного утюжка для батиста. Из сломанного — у утюжка была ручка, то есть ручки у утюжка совсем не было. Мать в Батуме разрешала Фаине играть с утюжком. Хоть колоть орехи, хоть что, хоть просто стучать на крыльце. Крыльцо было из камней. В Батуме было много камней. Еще в Батуме были деревья пальмы.

Фаина хотела погладить бархат хоть утюжком.

Когда Фаина уже начала гладить бархат, набежала большая волна. Большая волна сдвинула и накрыла бархат. И бархата у Фаины не стало. Фаина со всей своей силы нацелилась утюжком в большую волну. Волна приготовилась плакать. Фаина уже давно знала, как надо готовиться плакать, и потому решила не ждать, пока волна начнет.

Фаина кинула утюжок в волну. Утюжок ударил волну, как дверь ударила мать Фаины, — сбоку.

Волна упала и сделалась малюсенькой. Интересно, что если б волна подготовилась и у волны получилось заплакать, у Фаины б тогда не получилось.

Фаина сама пошла на свое место и благополучно пришла.

И вот Фаина пришла и села на свое место.

На месте Фаина сидела на платке, платок постелила на песок хорошая тетечка. Сначала Фаина сидела рядом с тетечкой, а потом тетечка ушла, куда приехала. Тетечка б ушла еще раньше, но она ожидала, пока из моря выкинется ее чемодан. Тетечка пять раз ходила смотреть, или выкинулся чемодан. Чемодан никак не выкидывался, и тетечка попросила соседку справа, если что, переправить чемодан на Ровную улицу в дом Любарского. Тетечка сказала, что чемодан толстый, желтый, кожаный, на двух ремнях, Менделеев и сын. Соседка честно пообещала.

Эта соседка справа спросила у Фаины, или она что-нибудь знает про свои чемоданы. Фаина сказала, что было два толстых желтых чемодана на двух ремнях каждый. Еще корзина. И еще сумочка, как у всех на свете женщин, тем более на пароходе.

Соседка сказала, чтоб Фаина пошла посмотреть.

Фаина смотреть не пошла.

Фаина решила — если что, чемоданы б сами пришли. Один чемодан привел бы другого, или другой одного.

У себя в голове Фаина уже знала, что чемоданам даны ремни, чтоб кто попало не думал, что это у чемоданов руки. Еще Фаина знала, что рукам все равно, хоть они и ремни. Корзину б чемоданы тоже принесли, и сумочку тоже. Потому что за две руки сразу никто на свете не ходит, тем более чемоданы. Один чемодан дал бы одну свою руку другому чемодану, а другую дал бы корзине, а другой чемодан дал бы одну свою руку чемодану, а другую дал бы сумочке.

Фаина спросила соседку справа, сколько у соседки чемоданов по счету и по ремням. Соседка сказала, что чемоданов два и без ремней, хоть чемоданы обвязаны хорошей веревкой. Фаина смолчала и в голове у себя сильно пожалела соседку за напрасную надежду на чемоданы.

Тетечка ушла и оставила Фаине на память малюсенькую торбочку с леденцами для хорошего желудка. Торбочка была мокрая и прилипучая. Если б торбочка не спаслась в сумочке у тетеньки, торбочка б никогда не выкинулась. Наверно, тетенька это понимала и надеялась. Интересно, что тетенька чемодан не удержала, а сумочку удержала.

Фаина начала распутывать тонюсенький шнурок на стяжке у торбочки. Шнурок не давался. Мать перекусывала нитки зубами, а Фаине запрещала, потому что у Фаины были еще молочные некрепкие зубчики. Фаина через наблюдение и труд сама научилась перекусывать. Шнурок — это совсем не нитка, потому Фаине пришлось тяжко. Шнурок от солнца почти что уже высох, но Фаина его сильно заслюнявила. Нитки Фаина тоже заслюнявливала. Фаина думала, что в этом тоже разница между женщиной и девочкой — женщина не слюнявит.

И вот торбочка открылась. Фаина тряханула торбочку, и на колени почти что все вместе упали почти что до конца обсмоктанные от воды леденцы.

Фаина засунула в торбочку пальцы и стала щупать. Фаина нащупала еще сколько-то леденцов по углам. Фаина вывернула торбочку наоборот.

Фаина думала нащупать в торбочке часы, которые бывают у мужчин в кармане. Мать держала такие часы на блюдечке перед карточкой отца. Карточка стояла на комоде и была такая, что лицо отца виделось в самых крайних чертах. То есть было видно, где щеки и нос кончаются, а где начинаются — уже не видно. Мать целовала карточку, когда показывала отца женщинам, а когда женщин рядом не было — никогда на свете не целовала.

Однажды Фаина попросила у матери, чтоб мать разрешила Фаине тоже поцеловать карточку. Мать сказала, что девочки не должны целоваться с незнакомыми мужчинами.