История нравов. Эпоха Ренессанса - Эдуард Фукс

Мои труды по истории карикатуры и моя «История нравов» лежат в той же самой плоскости, вращаются в том же круге идей.

Эдуард Фукс

Берлин – Целендорф, весна 1909 года

Вступление

Главная задача истории нравов – показать, как люди когда-то жили, реконструировать прошлое путем планомерного сочетания характерных для каждой эпохи фактов. Чем обязательнее и пластичнее предстанет это прошлое перед читателем, тем лучше решена задача. Это одинаково приложимо как к работе, охватывающей всю область нравов, так и к работе, затрагивающей, подобно нашей, только часть ее – область половой морали.

Реконструировать прошлое – такова цель нашего исследования.

Усматривая в этом свою главную задачу, историк нравов никогда не должен, однако, прилагать к этому прошлому определенный нравственный критерий. Первый вывод, к которому исследователь приходит в своей работе, заключается в том, что нет в истории вечных, абсолютных масштабов, что эти последние, напротив, находятся в процессе постоянного видоизменения. Можно поэтому всегда говорить только об относительной нравственности или безнравственности… Абсолютной безнравственностью является разве только нарушение социальных инстинктов общества, нарушение, так сказать, законов природы. Нет такого нравственного закона, который независимо от пространства и времени регулировал бы наши поступки в пространстве и времени.

Если это верно относительно всего комплекса морали, то еще в большей степени – относительно специально половой морали. Ибо последняя принадлежит к наиболее изменчивым областям морали и в самом деле чаще всего и легче всего менялась. Так как вторым выводом, к которому исследователь приходит во время своей работы, является то наблюдение, что эта постоянная изменяемость общих нравственных воззрений подчинена определенным законам, то каждое столетие, естественно, требует иных моральных масштабов. Было бы поэтому наивно и нелепо прилагать к прошлому современные критерии. Только невежды и глупцы могут застывшее и затвердевшее оценивать тем же масштабом, как и текущее, изменчивое, хотя, правда, число таких людей, не умеющих исторически мыслить, ныне в науке так же велико, как и прежде.

Надо еще заметить следующее: кто ссылается на «вечные общеобязательные нравственные нормы», покоящиеся вне времени и пространства, «врожденные природе человека», может только или прославлять, или порицать и никогда не познает вещи и людей в их историческом бытии. Отрицание вечной, неизменной нравственной идеи является, таким образом, необходимой предпосылкой правильного, т. е. научного, познания явлений прошлого, в данном случае – области нравов.

Непризнание общеобязательных нравственных масштабов, само собою, не то же самое, что отрицание моральных двигательных факторов в истории. Действие последних мы вполне признаем. Как это ни самоочевидно, приходится постоянно это подчеркивать, так как люди, объясняющие историю действием вечных нравственных законов, всегда приписывают противникам их точки зрения подобный взгляд, впрочем, с большей ловкостью, чем логикой. Не менее понятно и то, что наше отношение к вещам не приводит непременно к оправданию всех явлений прошлого, еще менее к их апологии, – взгляд, который так же часто и так же неосновательно приписывается исследователям, стоящим на нашей точке зрения. Непризнание неизменной нравственной идеи как вечного мирового закона, обязательного для всех людей, классов, народов и времен, – не только метод, но и необходимая предпосылка, позволяющая познать вещи, «добро и зло» в их исторической обусловленности. Вскрывая эту обусловленность, категорическую неизбежность истории, мы еще не делаем вывода, что, так как историческая необходимость приводила к таким и таким-то явлениям, эти последние оправданы перед судом истории. Чтобы привести тривиальное сравнение, мы еще не оправдываем убийцу, если даже и поймем внутреннюю необходимость его поступка. Совсем к другому результату приводит, напротив, наша историческая точка зрения, притом к результату чрезвычайно важному: к истинно научному созерцанию прошлого и к выяснению более высокой исторической логики.

Целью познания прошлого и историографии, т. е. систематического вскрывания того, что было, что есть, и нахождения соединительных звеньев, связывающих то, что было, с тем, что есть, является отнюдь не удовлетворение любознательности, хотя бы даже самой «благородной», как полагают многие, а прежде всего познание законов, которым подчинены все явления. Ибо только точное объяснение истории позволит нам лучше создавать историю. А в этом именно суть дела, первая и последняя цель науки: оплодотворить действие, влиять на настоящее и будущее. Так пробивается дорога к высочайшей проблеме человечества – к сознательному и планомерному историческому творчеству.

Это, как видно, не пустая абстракция, а формула для богатейшего содержания. Дать человечеству возможность сознательно творить свою историю – значит не что иное, как повести человечество верным путем и ускоренным темпом к тем высотам развития, куда указывают высочайшие идеалы.

Если историческое созерцание вещей приводит нас к убеждению, что нравственные нормы постоянно меняются, что вопрос «что такое нравственность?» требует самых разнообразных ответов, то перед исследователем истории нравов стоят две задачи. Во-первых, вскрыть и установить связь между нравственным поведением или господствующими нравственными воззрениями и общественным бытием людей и, во-вторых, обозначить те законы, которым подчинена в каждом отдельном случае нравственность, и те факторы, которые определяют и преобразовывают нравственные воззрения каждой эпохи.

Простое, следовательно, бессистемное накопление фактов еще не приводит к точной и пластической реконструкции прошлого. Даже больше. Пока отсутствуют вышеупомянутые основы, не может быть речи даже о ценном подборе фактов, ибо ценность отдельных фактов определяется единственно тем, насколько они типично отражают основной закон века. Это значит, другими словами, что все факты, находимые, анализируемые и распределяемые научным исследованием, должны быть внутренне связаны исторической обусловленностью, воплощаемой законом, которым они обусловлены. С другой стороны, только знание этого закона придает отдельным фактам и определенному ряду фактов их воссоздающую прошлое ценность.

Произвольно нанизанные факты, как бы они в отдельности ни были интересны и замечательны, никогда не воспроизводят точной и, еще менее, пластичной картины прошлого, подобно тому как куча камней, хотя бы драгоценных и художественно отделанных, не превращается в фантазии в горделивое сооружение, или ряд колес, ремней и рычагов – в машину. Во всех этих примерах отдельные части должны быть органически связаны между собой, должны быть подобраны и связаны по законам, предопределившим их особую форму и их особое место.

Нахождение внутренней связи и установление факторов, создававших и преобразовывавших нравы людей, – вот исходная точка методически построенной истории нравов, претендующей быть больше чем простым собранием занимательных анекдотов.

Исследованию этих вопросов мы и посвятим первую главу, чтобы, с одной стороны, подвести под нашу работу твердый фундамент, а с другой – дать читателю необходимую, на наш взгляд, руководящую нить. Само собою понятно, что по плану нашей работы эта глава должна ограничиться самыми основными линиями, так как цель нашего исследования – не теоретический анализ, а главным образом пластическое описание фактов.