Зови меня ястребом - Константин Щипачев

Прицелившись, старлей дал короткую очередь. Первая пуля ударила точно в бедро немца, две следующие прошли мимо и долбанули в стену, взметнув два розовых фонтана.

— Попал.

— Попал, — согласился взводный. — А толку?

Немецкий солдат и впрямь продолжал свой марш средь мусора и битого стекла, как ни в чем ни бывало.

Старлей вторично припал щекой к прикладу и нажал на спусковой крючок. Нажал и заметил, как парочка пуль впилась в торс шагавшего гитлеровца. Впилась — он даже узрел облачко пыли вокруг появившихся в кителе дырок. И опять точная стрельба не принесла успеха — солдат качнулся, но удержался на ногах и не прервал атаку. Более того, подняв винтовку «Штурмгевер», произвел несколько выстрелов, от которых вовремя уберег Шибаев.

— Вот сука!.. — обеспокоено процедил Авдюхов из-под прижавшего его голову локтя товарища. — Он что — заговоренный?!

— Хрен их разберет. Они все из дома напротив такие лезут! Идут и будто боли не чуют. Падают только в одном случае.

— В каком?

— Если башку пулей разбиваешь. Огонь, ребята!

Справа и слева от офицеров дружно захлопали выстрелы.

Приподнявшись, старший лейтенант опять полюбопытствовал удивительной атакой противника. Немецких солдат появилось немного — около двух десятков. Никто не бежал, все шли размеренным шагом, не склоняясь под пулями, не шарахаясь от взрывов гранат. Шли, шли и шли… В какой-то момент Авдюхову припомнились кадры с психической атакой капелевцев из любимого фильма о Василии Ивановиче Чапаеве. Но те шли осознанно: держали строй, линию, порядок — с тем, чтобы навести ужас своим бесстрашием на красноармейцев. Здесь было нечто иное.

— Ну-ка попробуем… — щелкнув переводчиком огня, прицелился Авдюхов.

Звук одиночного выстрела потонул в окружающем грохоте, но оба офицера успели заметить взмахнувшего руками и рухнувшего навзничь немца.

— Видал? — утер шапкой грязное лицо Шибаев.

— Даже не знаю, что сказать.

— Ты это… Ты оставь мне бойцов с пулеметом, а сам возвращайся в штаб полка. Там обрисуй все подробно, а то командир полка меня по телефону обматерил. Еще взаправду в дураки запишет…

— Не боись, Костя — не запишут! — потрепал его старлей по плечу. — Мы с ним сегодня донесение по всей форме в штаб армии составим. А ты постарайся хотя бы одного живого взять. Для наглядности, так сказать.

— Ага, возьмешь такого!.. Ладно, бывай.

— Удачи тебе…

* * *

Наступление продолжалось; неся значительные потери, соединения и части Красной Армии все дальше уходили на запад. Два фронта: 1-й Белорусский маршала Жукова и 2-й Белорусский маршала Рокоссовского добивали остатки эсэсовских частей в Померании и на Кюстрицком плацдарме восточнее Одера. В тяжелых боях наши дивизии и корпуса потеряли более пятидесяти тысяч убитыми и сто восемьдесят тысяч раненными. Общие потери составили около четверти всего личного состава войск участвовавших в операции.

Умирать всегда страшно, а в самом конце войны еще и обидно. Но приказы надо выполнять. Ведь захват Померании был одним из многих этапов глобального наступления Красной Армии в начале 1945 года на тысячекилометровом фронте от Балтийского моря до Дуная…

Ранняя весна сорок пятого. Балтийское побережье Польши. Сильно разрушенные бомбежками морской порт и город Гданьск (а пока еще Данциг) — самый северный из крупных польских городов. Снег, грязные проталины; солоноватая влажность весеннего воздуха, смешанная с горьковатой пороховой гарью. Яркое солнце днем и приличный морозец ночью; не стихающий порывистый ветер со стороны темно-серой, тревожной Балтики.

Вперед продвигались медленно, отвоевывая каждый десяток метров. Особенно плохо приходилось нашим танкистам. Меж населенных пунктов они ползли по болотистым низинам и минным полям, а в городах — двигались по узким улочкам и через баррикады из толстых бревен и булыжника. Да еще под постоянными обстрелами проклятых фаустников…

Гдыню заняли 28 марта, а гарнизон Данцига прекратил организованное сопротивление двумя сутками позже. До полудня тридцатого марта отовсюду еще слышались перестрелки — отряды автоматчиков 70-й Отдельной армии войск НКВД прочесывали развалины и добивали последних, фанатично преданных фюреру эсэсовцев. Большая часть нацистов была уничтожена; остатки мелкими отрядами спешно отступали к западной окраине и покидали город, исчезая в бесконечных, простиравшихся до самого Одера лесах.

В предвечернее небо из уставшего изможденного города поднимается дым угасавших пожарищ. Небольшими группами по улочкам идут саперы. Тянутся откуда-то гражданские люди с тощими узелками — в основном немцы. Тянутся и с опаской поглядывают на победителей, наводящих в их городе какой-никакой порядок.

А к вечеру предпоследнего мартовского дня канонада со стрельбой окончательно стихли. Город погрузился в непривычную тишину…

После долгих поисков пригодного здания, недавно назначенный комендант выбрал под расположение штаба армии добротный и почти непострадавший от снарядов и бомб четырехэтажный особняк на повороте кривого переулка. Удобный подъезд для автомобилей, П-образная форма здания с закрытым двориком, чугунные решетки на окнах первого этажа, приличный запас угля в подвале для котельной, множество комнат. И никого из прежних хозяев.

Начальник Разведывательного отдела армии полковник Сергей Литвин вместе с комендантом и квартирмейстером в одном лице обшарили окрестности выбранного штаба. Одной стороной улочка упиралась в железнодорожные пути, другой — в каменный парапет, о который разбивались грязно-коричневые волны. То было не море, а взрезавшая материк узкая протока. Набережную реки или фьорда офицерам штаба удалось разглядеть во время штурма, а вот остальное… Остальное так и оставалось загадкой, утонувшей в пыли разрывов, в дыму пожаров. Бой за город был затяжным и долгим. Наступающие части натыкались подобно волнам на рифы эсесовских опорных точек; окружали, обрушивали шквал огня и постепенно заставляли отступать, менять дислокацию… Вот и запомнилось то, во что приходилось подолгу упираться носом, хороня голову от свистевшего повсюду свинца.

Вряд ли кому-то из офицеров штаба армии удалось нормально поспать часок-другой, пока готовилась и шла операция по освобождению Данцига. Посему поздним вечером командующий армии Генерал Ляпин связался по радио с маршалом Рокоссовским и доложил об обстановке на вверенном ему участке фронта. Получив же задачу на последующий день, приказал подчиненным отдыхать…

* * *

Комендант отвел начальнику разведки небольшую комнатушку во втором этаже. Впрочем, полковнику Литвину было наплевать на размеры, на обстановку, на расположение сих четырех стен. Главное — добраться до дивана. А если такого нет, можно и шинельку бросить на пол — не впервой.

Поднявшись по лестнице, Литвин увидел у двери своего денщика. Без эмоций и удивления спросил: