Когда замуж, Инка? - Лиззи Дамилула Блэкберн

менеджером в инвестиционном банке: она все равно перекручивает мою должность по-своему. Не знаю, почему так: то ли от желания мной гордиться, то ли так ей проще. Откровенно говоря, почти каждый истолковывает то нехитрое обстоятельство, что я работаю в Godfrey & Jackson, так же, как она. Никому не приходит в голову вспомнить о существовании большого коллектива, кучи невоспетых героинь, корпящих вдали от чужих глаз ради успеха банковского промысла. (Конечно, «операционный менеджер» звучит не очень эффектно, зато это надежное место, и я очень горда собой!) Так или иначе, моя мать давно заладила свое «инвестиционный банкир»; работу Кеми («преподаватель драматического мастерства») она упоминает несравненно реже; ясное дело, куда чаще она хвастает, что Кеми замужем и скоро родит.

– О да, Создатель наградил меня двумя дочерями, и я должна помолиться за обеих. – Мама хлопает в ладоши. – Ойя! Всем встать. Помолимся за Инку.

Наполнивший комнату стон не сказать что громкий, но я от него все равно глохну.

– Что еще за ррр-ропот? – Можно не уточнять, что это за меня вступилась Биг Мама. Впрочем, пока все поднимаются, пусть нехотя, она продолжает восседать, как на троне. – Если бы мать Инки посулила вам за вставание по двадцать фунтов стерлингов, то, держу пари, вы бы не вздумали стонать! Это еще что такое! Чего расселась, милочка? Забыла, какое славное дело – молитва?

Женщина с сережкой в брови срывает со спинки стула свой жакет и выбегает вон. «С ума посходили!» – долетает до меня из двери ее голос.

Рыжая подруга Кеми тоже, похоже, не прочь сбежать, но ей не хватает смелости. Я награждаю ее скорбной улыбкой.

– Как я погляжу, здесь молятся?

Знакомый голос заставляет меня вскинуть бровь. Я оглядываюсь, сердце бьется с утроенной скоростью. В двери высится тетя Дебби собственной персоной.

– Функе, что у тебя с пунктуальностью? – Одна моя мамаша продолжает называть свою младшую сестру ее африканским именем. – Разве в приглашении, которое я тебе вручила, не написано черным по белому «два часа дня»? По тебе можно сверять африканские часы!

Тетя Дебби с досадой фыркает и снимает с толстого носа огромные темные очки Chanel.

– Между прочим, Толу, я живу неблизко, в Хэмпстеде.

Вся комната хихикает, я борюсь с побуждением закатить глаза. Да, тетушка, всем известно, что вы с мужем заработали уйму денег, умело вкладывая деньги, необязательно все время об этом напоминать.

– Поездка заняла более часа, – сообщает она, тщательно изображая «британский» акцент. Он у нее как пальто: хочет – наденет, хочет – снимет. – Да, чуть не забыла… – Она складывает очки и вешает их в вырезе шелковой белой блузки. – Моему «Порше» здесь ничего не угрожает?

У мамы отваливается челюсть, Биг Мама скалит белоснежные зубы.

– Не тревожься, Дебби, Пекхэм нынче уже не тот, что прежде, – говорит высоким фальцетом тетя Блессинг, старшая из трех сестер. В отличие от мамы и от тети Дебби, у тети Блессинг выговор дикторши Би-би-си, приобретенный за тридцать с лишним лет работы барристером. – Это место существенно облагородилось.

– Облаго… что?.. – недоуменно бормочет моя матушка.

Кеми вмешивается, чтобы не позволить им вступить в спор:

– Кажется, мама, ты хотела помолиться за Инку? – Она складывает руки на огромном животе и кивает тете Дебби. – Не беспокойся, тетушка, никто твою машину не тронет. Мы с Уче живем здесь уже почти год, и на наш «Форд Фиесту» ни разу никто не покусился.

– Кто позарится на такое… ладно, неважно. Я хочу помолиться, Тулу. – От этих слов тети Дебби у меня сводит живот. – Нам всем полезно сменить тон. И потом, я опоздала. – Она ерошит себе парик. – Помолиться за племянницу – наименьшее, что я могу сделать.

Она адресует мне широкую улыбку, я в ответ улыбаюсь одними уголками рта.

«Не воображай, что я забыла, что ты натворила на свадьбе у Кеми…» – думаю я, глядя, как она молитвенно жмурит глаза.

– Боже милостивый, благодарим Тебя за старшую дочь Тулы, Инку Беатрис Оладежи.

Женщина справа выдергивает свою руку из моей.

– Простите… – шепчу я, решив, что сделала ей больно.

– Благодарим Тебя за замечательную работу, которой Ты наделил Инку, за дом, купленный ею несколько лет назад. Она – пример для подражания, она многого достигла.

Я расправляю сгорбленные плечи. Что ж, пока что неплохо!

– Великий Боже, – продолжает она, – начинается новый год…

– Новый год, – повторяет за ней мама.

– В Библии сказано, что для Тебя нет ничего невозможного…

– О да, великий Боже! – подхватывает мама.

– Памятуя об этом, молю Тебя, Господи, чтобы в этом году Инка нашла себе мужа.

С какой ста…?

Я таращусь на тетю Дебби, сделавшую короткую паузу, чтобы все произнесли «аминь». Моя мать и Биг Мама молятся гораздо громче остальных, воздевая руки к потолку, словно оттуда в любой момент может свалиться мой муженек.

Я скрежещу зубами.

– Господи, – не унимается тетя Дебби, – Инке уже тридцать два…

– Тридцать один, – шепотом поправляю я ее.

– Нет ни одной причины, по которой женщина ее масштаба вынуждена была бы оставаться одинокой.

– Боже сохрани! – подхватывает мама.

– Как Ты даровал мужа Кеми, так же даруй мужа Инке. Не тяни с этим благословением. Даруй его уже в этом году.

Звонче всех других произносят «аминь» две «тетушки», стоящие у дивана: одна ревностно трясет головой, другая неслышно произносит собственную молитву. Некоторые подруги Кеми сдерживаются из последних сил, чтобы не захохотать, но у одной не получается, и она фыркает.

Я трижды глубоко вздыхаю, чтобы сохранить спокойствие.

– Извини, – произносит Кеми одними губами, с жалостливым выражением лица – к этому я в последнее время привыкла.

«Ты не виновата, – хочу я ей сказать. – Ты всего лишь полюбила знакомого по университету и в двадцать пять лет вышла за него замуж. Впрочем, на меня так сильно не давили бы, если бы ты не забеременела в ваш медовый месяц в Коста-Рике, а подождала бы годик-другой. Что ж, любой находит любовь в свой срок, просто твой наступил раньше моего. Мое время тоже придет, я точно это знаю».

Я пытаюсь донести все эти ценные мысли до Кеми способом телепатии, но тут снова раздается голос тети Дебби:

– Господи, даруй Инке хорошего, доброго «хуз-банд» Богобоязненного, высокого роста, образованного…

– Вот и хорошо, помолимся именем Иисуса, аминь! – Так пытается поставить точку в молебне тетя Блессинг, и мне очень хочется броситься ей на шею.

Но тетя Дебби намеков не понимает и не желает униматься. Она вроде бы умолкает, воздев плотно зажмуренные глаза к потолку, но это молчание настолько невыносимо, что некоторые подружки Кеми ерзают на месте.

– Господи