Дарители. Книга 5. Сердце бури - Екатерина Соболь

– Попробуй, – нервно сказал он. – Хочу узнать, как тебе.

Моего мнения никто и никогда не спрашивал, так что у меня от удивления глаза на лоб полезли, но я с важным видом сунула ложку в рот.

Варево оказалось такое чудесное, что мне даже не по себе стало. Поглядев на меня, гость улыбнулся, и эта широкая улыбка совершенно изменила его хмурое, обожженное ветрами и морозами лицо. Он снял с полки стопку мисок и спокойно, как у себя дома, начал раскладывать кашу, а я – разносить ее гостям.

До того дня я никогда бы не поверила, что мне, неудачнице, у которой вечно прыщи вскакивают прямо посреди лица, может так повезти, но именно это и произошло: накануне моего шестнадцатого дня рождения Сердце вернулось, люди обрели дары, и на горизонте показались времена процветания и счастья. Может, на других концах королевства в это и не сразу поверили, но нам повезло: у нас был Ганс, лучший повар на свете, который до того утра всю жизнь провел, занимаясь продажей мебели. Те, кто не поверил в дары после приготовленного им завтрака, сломались после обеда, отведав восхитительных котлет из пшена, моркови и розмарина.

Вот так будущее и настало.

Старейшина теперь целыми днями пропадал на конюшне. Он утверждал, будто лошади отлично понимают все, что говорят им люди, только ответить не могут, и пытался обучить лошадей тому, что в детстве видел на каком-то представлении бродячих актеров, где лошади гарцевали, высоко приподнимая колени, и даже ходили на задних копытах. Наши кони проделывать все это отказывались, но Йенс Кэмпбелл надежды не терял.

– Ничего, они у меня еще и плясать будут, – брюзгливо ворчал он, потому что характер у него не исправился даже благодаря дару. – Вот вернутся мои мальчики, – а они у меня теперь герои, кто еще, как не они, Сердце вернул! – и я куплю каждому из них по коню и научу тех коней такие трюки выделывать, что все ахнут!

Пара недель пронеслась как один день. Люди со своими историями приходили и уходили, и маленький пестрый мирок нашей гостиницы процветал: отец никогда еще столько не зарабатывал. Свой дар пока что мало кто нашел – оказалось, только у некоторых он появляется вот так сразу, остальным приходится делать все подряд и искать его, так что все в округе забросили работу и увлеклись поисками. К счастью, была зима, иначе пахать и сеять стало бы некому, а так только с торговлей перебои начались, но даже несмотря на это, дела у нас с отцом шли в гору. Во-первых, повар остался в гостинице, что привлекало гостей, а во-вторых, и я нашла свой дар. На первый взгляд бесполезный, он оказался просто сокровищем для нашего дела. Управление гостиницей, недавно казавшееся скучным, вдруг заиграло новыми красками, и я развлекалась на всю катушку, пока не наступил тот самый день – двадцать восьмой от Зимнего дня и двадцать первый от обретения Сердца.

Накануне случилось что-то непонятное: ближе к полуночи небо ненадолго стало зеленым, а к полудню рядом с солнцем внезапно повисла луна. Сначала всех это развлекало, люди шутили о том, каких еще чудес ждать от новых времен, но вскоре стало не смешно: ночью солнце не исчезло, и никто не смог как следует поспать.

С утра я нагрела воды и начала, как обычно, разносить ее по комнатам, чтобы люди могли умыться, но Йенс Кэмпбелл на мой стук не ответил. Дверь, конечно, была заперта, он вечно ее запирал – боялся за все свое добро, которое прихватил, сбежав из Хейверхилла. Но странно было, что он не летит сломя голову к лошадям, как делал теперь каждое утро. Я оставила ведро под дверью и ушла. К завтраку Йенс тоже не вышел, а когда пару часов спустя я снова подошла к его комнате, она по-прежнему была заперта.

Я позвала отца, мы начали стучать вместе – никакого ответа. У нас был запасной ключ, но это ничем не помогло: ключ Йенса торчал в замочной скважине, так что пришлось взломать дверь.

Комната оказалась совершенно пуста, и не только в том смысле, что там не было Йенса. Пропали все его вещи, все бесконечные сундуки и корзины. Дверь была заперта изнутри, окно тоже: Йенс так боялся ограбления, что предпочитал спать без свежего воздуха. Мы обошли вокруг дома, но следов под окном не нашли, да и среди постояльцев никто Йенса с вечера не видел и не слышал. Бывший старейшина Хейверхилла словно в воздухе растворился.

– Одно хорошо: плату за комнату я с него брал вперед, – подытожил отец.

Новость так всех взбудоражила, что народ все утро обсуждал, что случилось, забыв даже про поиски даров. Готовкой обеда теперь занимался повар, так что я начала мыть пол, то и дело натыкаясь шваброй на чьи-нибудь ноги. Мне было как-то не по себе от исчезновения Йенса, и я даже не обернулась, когда распахнулась дверь и зашел какой-то новый гость. Но потом я сообразила, что он как-то слишком долго стоит в дверях, подняла голову – да так и застыла.

Это был самый милый парень из всех, кто на моей памяти заходил в нашу гостиницу. Вид у него был изможденный, изголодавшийся, но это ему даже шло: он выглядел как путешественник из дальних-дальних краев. Нечесаные вихры торчали во все стороны, щеки ввалились, одежда покрылась пылью, но у меня глаз наметанный, я сразу поняла: одежда дорогая, старинная, отлично сшитая. Но красивее всего были его глаза: темные, как у оленя, с пушистыми ресницами и таким мягким, теплым взглядом, как будто он ждет от жизни только хорошего, только чудесных, удивительных открытий. Было в нем что-то знакомое, но я никак не могла сообразить, где же мы встречались.

Парень разглядывал зал так, будто тоже видел его раньше, но не узнавал. Ну еще бы: мы недавно прибрались, все начистили, стены заново побелили! Людей гость тоже рассмотрел, и результаты этого осмотра ему не понравились – он нахмурил свои прекрасные черные брови, и вид у него стал такой растерянный, что я не смогла промолчать.

– Приветствую, сэр, и добро пожаловать в «Дом у озера», – тонким от волнения голосом проговорила я, пряча швабру за спину. – Вы как раз к обеду: всего за три медяка вы можете попробовать новое блюдо мастера повара, об искусстве которого наверняка много слышали!

Он посмотрел на меня с доброй, застенчивой улыбкой, и вот эту улыбку я вдруг узнала. «Великий Барс, как же люди меняются!» – ошалело подумала я.

– Привет. Меня зовут Сван Кэмпбелл. Я ищу своего отца, – сказал он, и даже голос больше не был таким детским и плаксивым, как я запомнила. – Он ведь еще здесь? Большой, ворчливый, бывший старейшина Хейверхилла.

Я едва не застонала. Угораздило же толстяка исчезнуть как раз сегодня! К счастью, отвечать мне не пришлось – отец наконец заметил гостя, подскочил к нему, и следующие минут пять они переговаривались. Я возила шваброй по полу, делая вид, что не слушаю, а Сван мрачнел все больше и больше. В конце концов отец усадил его в свободное кресло около камина, сказал, что обедом «такого прославленного героя» накормят за счет заведения, в сотый раз повторил, что мы не имеем отношения к пропаже уважаемого старейшины, и скрылся на кухне.

За столами сидело человек десять – кто разговаривал, кто возился с кусками ткани, железками или деревяшками в обычных попытках найти дар. На конюшне ржала брошенная вором лошадка. Она успокаивалась, только когда Йенс был поблизости, а сегодня разошлась снова. На Свана никто не обращал внимания – он сидел, уставившись в огонь, и изо всех сил пытался скрыть, что плачет. В соседнем с ним кресле развалился какой-то высоченный господин – ни разу его не видела, наверное, въехал с утра, пока я убирала комнаты. Он жарил на огне куски пастилы, насадив их на деревянную палочку, и это было странно: пастилы у нас не подавали, да и кто ж сладкое ест перед обедом! Но мало ли что, вдруг этот человек свой дар так ищет. Я, не обращая на него внимания, бочком подобралась к похудевшему до неузнаваемости Свану. Он не обернулся, и я присела на нижний полок камина, туда, где камни приятно нагрелись от огня. Когда Сван и его брат пришли сюда с отцом в канун Зимнего дня, они показались мне сущими детьми, хотя были моего возраста. Но теперь Сван ребенком больше не выглядел.