Все мы родом из детства - Екатерина Мурашова

«Притворяется, – со смятенной надеждой подумала я. – Это и есть то, о чем мать предупреждала. Но откуда тогда белая трость?»

Увы, Арина действительно оказалась слепой. Родилась с какими-то остатками зрения. Окончательно ослепла почти в два года.

– Ты помнишь, как видела? – спрашиваю я, мысленно составляя обширный реестр проблем, которые могут в нашем мире возникнуть у слепой четырнадцатилетней девочки-подростка и ее семьи.

– Да, конечно! – радостно говорит Арина. – Помню! Птица с разноцветным хвостом. Радуга! Жар-птица! – И тут же спрашивает сама: – А вот вы что подумали, как только меня увидели?

«Хороший психологический ход, – отмечаю я. – Сразу занимает доминирующую позицию в разговоре».

– Это правда, – кивает мать. – Птица над ее кроваткой висела. Типа гобелена… Не обращайте внимания – она у всех так спрашивает, специально, чтобы смутить.

Надо было ответить на Аринин вопрос.

– …Знаешь, я вспомнила, как мне в конце третьего класса за хорошую учебу на пионерском собрании вручили грамоту и книжку Короленко «Слепой музыкант».

– Ага, я читала. Фигня, – откликнулась Арина. – И я спрашиваю не затем, чтобы смутить, не верьте! Я коллекцию собираю: восемь соврут, а двое – вот как вы – все-таки правду скажут. Мне же надо знать.

Я пытаюсь сформулировать вопрос, избегая слова «проблема»: «Что привело вас ко мне?», «В чем причина вашего обращения?..», – отметаю всё и продолжаю чувствовать существенный напряг. Понимаю, что непосредственная Арина вполне может выпалить: «В чем проблема? Да в том, что я, в отличие от других, ни черта не вижу!» И что я скажу в ответ? У меня нет опыта работы со слепыми детьми, я могу наделать ошибок…

– Понимаете, меня волнуют отношения между сестрами, и еще очень съехала учеба, – на удивление тривиально (что вызывает у меня вздох облегчения) начинает мать, но Арина опять все портит, выпаливая почти торжествующе:

– А я на учете в детской комнате милиции состою!

– Как же это?! – искренне удивляюсь я.

– Побеги, – вздыхает мать. – Первый раз ушла прямо из дома в восемь лет. Потом из школы, из магазина, отовсюду… Люди ее находили, возвращали, вызывали милицию, скорую помощь, но потом она научилась так убедительно врать, манипулировать, что наоборот… Однажды «добрые люди» довезли ее до Пскова, где якобы жила ее бабушка. Другой раз она сама уехала в Приозерск и там бродила по берегу Вуоксы, почти уплыла на остров с какими-то байдарочниками… Я за два года полностью поседела…

– Представляю себе, как вы нервничаете, когда дочь исчезает, и какие опасности и исходы вам представляются, но не очень понимаю, как Арина так свободно перемещается по незнакомым местам…

– И ничего сложного! – воскликнула Арина. – Я же только не вижу, а слышать-то, щупать, нюхать и соображать могу получше многих. И машины слышу за километр. А менты, конечно, не хотели меня на учет, инвалид потому что, – хохотнула девочка. – Так я их… гм… убедила…

– Она сгребла все, что было на столе, и швырнула в лицо дежурному офицеру, – мертвым голосом сообщила мать.

– А вторая сестра?

– Ире одиннадцать, и она сестру ненавидит, говорит, что все всегда занимаются только «этой уродкой», а ей никогда ничего не достается, – мать явно решила отбросить всяческую дипломатию. – Когда Арина недавно исчезла в очередной раз, Ирина сказала: «Хоть бы ее уже скорее машина задавила, все бы поплакали, успокоились, и мы зажили бы наконец нормальной семьей». Представляете, что я чувствовала?

– Да уж… Арина, а ты как к сестре относишься?

– Да нормально, она ведь права, по сути-то… – пожала плечами Арина. – Мы с ней похожи вообще-то, я ей сто раз предлагала: давай вместе сбежим, ты-то видишь все, с тобой мы вообще до Москвы доедем или даже до Самары (у нас там настоящая бабушка живет), а она говорит: отвяжись, уродка! Я и родителям сто раз говорила: отстаньте от меня, плюньте, меня не вылечить и не исправить, занимайтесь Иркой. Она дура маленькая, ей же обидно…

Мать закрыла лицо руками, а я спросила:

– Слушай, Арина, а деньги? Ведь до Самары доехать и прочее – это же даже слепому инвалиду денег стоит? Дома воруешь?

– Она просит милостыню в переходах и в поездах, – не отнимая рук от лица, сказала мать. – Иногда за долю нанимает вокзальных мальчишек себе в «проводники», иногда справляется сама. Если у нее уже есть план и нужно заработать побольше, берет из дома скрипку…

– Ты играешь на скрипке?

– Конечно, четыре года оттрубила. Из нас же из всех пытаются «слепых музыкантов» сделать, – усмехнулась Арина. – Так я пару десятков жалостливых песенок наизусть выучила и забила на это. Мне хватает. «Сулико» вот мой учитель на скрипку переложил, она хорошо идет, много подают…

– Мы потом узнали: она откровенно сообщила молодому преподавателю, что будет, когда подрастет, играть в переходах, и он пошел ей навстречу в плане репертуара, ведь только так можно было заставить ее заниматься…

Я уже смеялась, мое напряжение полностью исчезло. Мне нравилась Арина, у нее явно не было никаких проблем, и я готовилась работать с матерью уже в интересах Иры…

– Арина, выйди и посиди в предбаннике! – резко сказала мать.

Я ожидала протеста.

– Я пойду на третий этаж, – неожиданно покладисто согласилась Арина. – Там, я слышала, пианино стоит (пианино из зала лечебной физкультуры действительно вынесли в коридор на время ремонта). И гляди, мам: зато я денег на шмотки никогда не прошу и в компе не зависаю – выгода, а?

– Вы уже на ее стороне, – почти обвиняюще сказала мать. – Так со всеми! Она всех использует, а потом бросает. В школе – так же. Она почти не учится, хотя могла бы. Что у нее внутри? Темно, как перед ее глазами? Мне страшно. Она дома изготовила куклу из папиных джинсов, моего свитера, шапки, набила тряпками и всю исколола охотничьим ножом. В школе уговорила одноклассника принести из дома пневматический пистолет и с ним, а еще со своей подружкой (и мальчик, и девочка – слабовидящие, но в сильных очках все-таки видят!) пошли на пустырь – учиться стрелять.

– Но как же может прицелиться слепая девочка?!

– Они бегали вокруг, кричали и прятались, она стреляла на звук, а они потом смотрели, куда она попала. Вы представляете, чем это было чревато? Всем, я подчеркиваю – всем пятнадцати детям в классе родители категорически запретили с ней водиться… Я не маленькая и глупая Ира, но иногда я сама думаю о ужасном, а потом мне хочется наглотаться таблеток и…

– Если Арина согласится, пускай она ко мне походит, – перебила ее я. – Я сама у нее спрошу…

На третьем этаже Арина двумя руками выбивала из старенького пианино очень приблизительный мотив и фальшиво горланила:

– Арлекино! Арлекино! Трудно быть смешным для всех! Арлекино! Арлекино! Есть одна награда – смех!

Окружившие девочку малыши смеялись, их мамы отводили взгляды, из ближайшего кабинета выглянула, желая прекратить безобразие, медсестра, но увидела белую трость, которую тянул по полу один из малышей, и спряталась обратно.