The Mitford murders. Загадочные убийства - Джессика Феллоуз

Перехватив взгляд носильщика, Флоренс быстро приблизилась к нему, слегка испугав этого паренька пристальным ответным взглядом. И все же, глядя на него, она чувствовала себя в большей безопасности. Он поскреб подбородок и стянул с головы фуражку. При виде его беспокойства в памяти Шор всплыло что-то неприятное. Она уже хотела выкинуть эти воспоминания из головы, когда на глаза ей попалась особа, стоявшая справа от носильщика: Мейбл.

— Мэм, простите, мэм, — хрипло прогудел парень, — эта дама хотела забрать ваш багаж, но я не знал, стоит ли… — Он умолк, не закончив фразу.

Мейбл шагнула к ней навстречу.

— Флоренс, дорогая. Он отказался принять у меня чаевые.

Ничего ей не ответив, Шор обратилась непосредственно к носильщику:

— Да, все правильно. Теперь вы свободны. Спасибо.

Она решительно вручила ему шиллинг, и парень удалился с выражением явного облегчения. После этого Флоренс повернулась к Мейбл:

— А ты что здесь делаешь?

— Разве так приветствуют старую подругу? — с улыбкой спросила та. — Я просто подумала, что смогу помочь тебе. Я же знаю, как ты привередлива в выборе места. И у тебя так много багажа, что одной тебе вряд ли удалось бы с ним справиться.

— Как ты видела, я наняла носильщика. И вполне могу справиться сама.

— Я понимаю. Но и моя помощь тебе не повредит. Оставайся пока здесь, а я проверю вагоны.

Как раз в это время к платформе подъехал поезд. Поскольку носильщик уже ушел, Флоренс осталась около багажа и смотрела, как Мейбл, открывая двери купе, заглядывает в оба вагона третьего класса. Вскоре она вернулась.

— Ну вот, теперь можно загружаться. Там еще никого нет, так что ты сможешь сесть где захочешь. Во втором вагоне, правда, уже сидит одна дама, у окна по ходу поезда. И она уже никуда не уйдет.

Флоренс хранила молчание. Годы сгладили черты ее лица, и понять его выражение было так же трудно, как прочесть эпитафию на древнем надгробии, едва заметную после многовекового противостояния дождям и ветрам. Мейбл подхватила большой чемодан, а потом и чемодан с документами из бордовой кожи с потертыми посветлевшими углами, много лет сопровождавший свою владелицу по дорогам Франции. Шор в это время уже держала темно-синий косметический баульчик, ключ от которого лежал в ее сумочке. Она получила этот подарок от тетушки, купившей его в одном из магазинов фирмы «Аспрей»[3] на Бонд-стрит в те времена, когда еще царствовала королева Виктория.

В купе, выбранном Мейбл, действительно не было ни души, и его уже успели очистить от мусора, обычно оставляемого прибывшими пассажирами. Два мягких дивана располагались друг напротив друга, а в дальней стене находилась вторая дверь. Как только поезд тронется, никто больше не сможет подсесть к ней. Мейбл засунула первый большой чемодан под первое сиденье с правой стороны, по ходу поезда, а второй поставила на диван рядом с местом, где могла сесть подруга. Сняв шляпку, Флоренс положила ее рядом на вализу.

— Ты захватила что-нибудь почитать? — спросила Мейбл, подавшись вперед, чтобы заглянуть в сумочку приятельницы, которая, однако, резко оттеснила навязчивую помощницу. — Тебе пора усаживаться. До отправления осталось совсем мало времени.

По-прежнему молча Шор опустилась на место, выбранное для нее Мейбл. Оно находилось в дальнем углу, так что ее нелегко будет заметить с платформы. Пока еще не стемнело, но день выдался хмурым — цвет неба напоминал грязный мрамор пола вокзального вестибюля. Хорошо еще, что скоро начнут нагреваться трубы паропровода. В купе имелись и газовые лампы, но их зажгут только после Льюиса. В таком тусклом свете читать все-таки было можно, хотя и не слишком просто для женщины в возрасте Мейбл — ведь вчера ей стукнуло пятьдесят пять лет. Она давно решила уйти на пенсию после окончания этой войны и теперь, видимо, с нетерпением ждала грядущих праздных лет жизни.

Мейбл напряженно выпрямилась, словно хотела что-то сказать, когда ток воздуха за спиной заставил ее вздрогнуть. Дверь открылась, и в купе вошел молодой человек лет двадцати восьми или, может, тридцати. Его светло-коричневый твидовый костюм дополняла только шляпа. Флоренс не заметила никакого пальто, казалось бы, вполне уместного во время январского путешествия на побережье, хотя, возможно, через руку у этого пассажира и была перекинута какая-то более теплая одежда. Однако он явно путешествовал налегке, без багажа, не захватив с собой ни трости, ни даже зонта. Мужчина занял левый диванчик, сев возле окна, наискосок от Шор и против хода поезда.

Они услышали резкий свисток кондуктора — пятиминутное предупреждение.

Мейбл шагнула к двери, и молодой человек тут же поднялся.

— Позвольте мне, — любезно произнес он.

— Нет, спасибо, — ответила подруга Флоренс, — я и сама справлюсь.

Она потянула вниз окно за кожаную петлю, высунулась из него, чтобы повернуть ручку, и открыла дверь. Шор сидела неподвижно, не обращая ни малейшего внимания на своего попутчика; на коленях у нее лежала газета, а на носу поблескивали очки для чтения. Мейбл вышла из вагона, плотно закрыла дверь и, стоя на платформе, заглянула обратно в купе. Вскоре кондуктор дал сигнал к отправлению. Поезд тронулся, сначала медленно, а потом все быстрее, и в итоге к первому туннелю он уже набрал полную скорость. Это был последний раз, когда Флоренс Найтингейл Шор видели живой и здоровой.

Рождественский сочельник 1919 г.

Лавируя в предпраздничной толпе, Луиза Кэннон, опустив голову, легко шла по тротуару Кингс-роуд, хотя доверху застегнутое тонкое пальто практически не защищало девушку от резкого пронизывающего ветра. В подступающих сумерках очертания улицы начинали стираться, однако толпа не становилась меньше. Пары потенциальных покупателей мешкали перед прелестными витринами, украшенными электрическими гирляндами и соблазнительными рождественскими угощениями: в красочных картонных коробках поблескивали под густой сахарной обсыпкой яркие розовые и зеленые желейные кубики рахат-лукума, а совершенно новые фарфоровые куклы с бледными глянцевыми лицами и неподвижными ножками и ручками застыли в крахмальных нарядах с тончайшими кружевами нижних юбок, пышными складками выглядывавшими из-под подолов.

Прямо за ней в каждом выходящем на улицу окне роскошного универсального магазина «Питер Джоунз»[4] стояло по елке, чьи пушистые темно-зеленые лапы украшали красные и зеленые бантики и деревянные игрушки: миниатюрные и раскрашенные качающиеся лошадки, крутящиеся серебряные звезды, золотые яйца, полосатые баночки с леденцами… Теперь, после окончания войны и отмены нормирования продуктов, любое из этих украшений идеально воспроизводило детские фантазии о сладкой жизни.