Почти карнавальная история - Марина Порошина

Суть дела же была в том, что ответчик Буликов однажды зимним вечером по-соседски зашел к истице на огонек, потом, не сойдясь с бабушкой во взглядах, затеял шумную ссору, заодно наорал и на белую домашнюю мышь, в которой бабушка души не чаяла. После ухода скандалиста бабушка выпила валерьянки и оклемалась, а мышь стресса не пережила и сдохла. В связи с чем Черемисина Нина Петровна, 1935 года рождения, просит взыскать с гражданина Буликова Владимира Андреевича стоимость погибшей мыши и моральный ущерб в размере десяти тысяч рублей.

Затем слово все же пришлось предоставить Маргарите Сергеевне. Та принялась в красках рассказывать о неимоверных страданиях своей подопечной и ее покойной мыши, скончавшейся в страшных мучениях. Журналисты кисли от смеха и роняли блокноты. Валентин Рудольфович «держал лицо»: краем глаза он видел, что его снимают крупным планом. Это была воистину хорошая мина при плохой игре, потому что дело номер 2-346/06 отчетливо пахло керосином. Во-первых, супруги госпожа Мамай и господин Буликов уже восемь лет возглавляли созданную ими общественную организацию «Правое дело», и краснобаи-журналисты прозвали их правовыми хакерами, которые вламываются в судебные механизмы. Рутинная работа десятков «праводелов» по всему Уралу заключалась в поддержке сотен исков разных граждан по самым разным поводам, что привлекло под их знамена и здоровых правдоискателей, и больных на голову сутяг. «Праводелы» получали множество заграничных грантов и безбедно жили на эти деньги. Заботливые заграничные спонсоры уверяли, что таким образом пекутся о соблюдении прав человека. Черт знает, может, отчасти оно так и было, но суды стонали под валом абсурдных дел.

Во-вторых, после прославившей сутяжников на общественных началах акции «Общественные туалеты» судьи боялись их как огня. Когда все упомянутые заведения в городе были закрыты, «праводелы» выставили на площади пикет и собрали сотни исковых заявлений к мэрии. Все они были грамотно поданы в суд, где началась паника, потому что там туалета для общего пользования, как на грех, тоже не было, а служебный сотрудники запирали на ключ. Ни одно из этих заявлений суд так и не рассмотрел, но туалеты немедленно вернулись в быт. Вдохновленные «праводелы» попытались взыскать моральный вред с вокзала в Тюмени, где бесплатного туалета не было и граждане испытывали неимоверные моральные страдания, экономя кровные денежки и справляя нужду в укромных уголках, – и выиграли по первой инстанции. Все судьи знали, что решение, принятое в пользу «праводелов», стоило судье должности и было немедленно отменено президиумом областного суда (хорошо, не Верховного). Правда, после этого на новом тюменском вокзале бесплатный туалет выложили чуть ли не мрамором – но это обстоятельство слабо утешало служителей Фемиды. К тому же вскоре из высших сфер было спущено негласное указание: «праводелы» не должны выигрывать иски.

Но когда приятель Валентина Рудольфовича, судья Малышевского суда, принял вполне законное решение удовлетворить иск мэрии к «праводелам», хрен вышел ничуть не слаще редьки: проигравшие иск «праводелы» пошли в банк, наменяли полтонны копеечных монет, наняли грузовик, лопатами сгрузили содержимое у входа в мэрию и заставили принять по акту. После чего «сверху» поступило еще одно негласное указание: проигрывать «праводелы» тоже не должны. Таким образом, пепельница была бы наилучшим выходом из положения, который вполне удовлетворил бы вышестоящее начальство – не для того ли ее тут и поставили?..

Представитель истицы наконец закончила свое душещипательное выступление, и журналисты потянулись к выходу. Уже лучше.

– У ответчика есть вопросы к истице? – Валентин Рудольфович посмотрел на красавца Буликова и удивился. Казалось, тот спал, во всяком случае, глаза у него были закрыты, а морда – расслабленная и довольная.

Супруга, сидевшая между ним и бабушкой, что-то сердито сказала, наклонившись к нему.

– Я прошу сделать запрос в ветеринарную клинику в соответствии со статьей 57 ГПК, обращалась ли до этого случая истица, то есть мышь, по поводу заболеваний сердечно-сосудистой системы, – очнувшись от дремы, вяло пробормотал ответчик.

Жена удовлетворенно кивнула и перевела глаза на Литвиненко: что, голубчик, примешь подачу? Журналисты, затормозив в дверях, образовали пробку. Литвиненко затосковал: отказать нельзя – решение отменят, дело вернут на новое рассмотрение. А удовлетворить – смех на весь город, рассмотрение затянется, и видеть все эти рожи еще раз…

– Мнение сторон по заявленному ходатайству?

– У нас есть такой документ! – энергично произнесла Маргарита Сергеевна, и судья посмотрел на нее с подозрением – что это они еще придумали?

– Ответчик, вы знакомы с этим документом?

– Знаком, – покивал Буликов. – Но я требую направить запрос не в одну-единственную, а во все ветклиники города.

Валентин Рудольфович отчетливо увидел, как перед глазами заплясали разноцветные шары. По какому праву они над ним издеваются?! Боясь не сдержаться, он выбрался из кресла и пошел открывать окно – от проклятой духоты можно упасть в обморок. Форточка была высоко, обычно ее открывали, забравшись на стул, но развлекать собравшихся цирковыми номерами не входило в планы Литвиненко. Поэтому Валентин Рудольфович взял стоявший за спинкой его кресла флаг, древком аккуратно поддел форточку, водрузил флаг на место и уселся сам. Выражение неподдельного восторга, которое он вдруг разглядел на лице госпожи Мамай, его насторожило – и неспроста.

– Уважаемый суд, у меня есть заявление! – закричала она, вскочив с места. – Прошу занести его в протокол! Только что, на наших глазах, судья Литвиненко символом нашего государства, флагом Российской Федерации, открыл форточку! Тем самым он унизил государственную символику. Такой судья не может объективно рассматривать любое дело, в том числе и наше, и я заявляю ему отвод!

Она окинула собравшихся торжествующим взором. В ее глазах изумленный Литвиненко увидел настоящее вдохновение. И не в силах больше этого вынести, объявил, что «суд удаляется в совещательную комнату». В совещательной комнате «суд» в гордом одиночестве пил холодный, оставшийся после обеденного перерыва чай, смотрел в окно, за которым падал крупный, нереально красивый снег, и думал вовсе не об отводе – сейчас, как же, разбежался! – а о том, что сегодня двадцать восьмое декабря, что завтра у жены Ирины день рождения и придут гости. Значит, с утра придется ехать за вином, салатами и всяким-прочим. А тридцатого они с женой уедут в Египет (это его подарок) и вернутся только восьмого января. Стало быть, у него остается только один день, чтобы не выглядеть совсем уж свиньей… Надо заканчивать эту канитель и ехать быстрее, неудобно опять являться домой за полночь. А он тут сидит, хотя рабочий день давно кончился. Просто устал за последние недели. И как некстати эти идиоты со своей дохлой мышью – дел у них не хватает, что ли, для отчета перед благодетелями по итогам года, что всякую чушь собирают?!

Из совещательной комнаты судья вышел злой, невнятной скороговоркой сообщил, что, «рассмотрев в судебном заседании заявление истицы об отводе председательствующего, суд считает, что основания для удовлетворения отвода нет». Потом пообещал, что судебные запросы о предполагаемом амбулаторном лечении покойной мыши будут направлены во все ветклиники города, а до тех пор судебное заседание откладывается. И ни на кого не глядя, вышел из зала, едва удержавшись, чтобы не хлопнуть дверью.