Околотеатральные были - Борис Михайлович Поюровский

ролей. А сцена — драматическая: Татьяна только что пыталась наложить на себя руки… Но дальше играть никто не может: пришлось дать занавес.

После небольшого скандала за кулисами третий акт сыграли заново, но уже без моего участия: мы и так боялись, что, когда подойдет это место, все опять начнут смеяться. Публика так и не поняла, что случилось. Доиграв последний акт, актеры с удовольствием много раз выходили па поклоны, а мы — театроведы — уже думали об обратной дороге.

Директор клуба, не дожидаясь финала, тут же выплатил деньги, которые нам причитались. Правда, общая сумма оказалась все же значительно скромнее, чем мы надеялись: утренние убытки покрыть за счет вечернего представления, увы, так и не удалось. Но расходы свои мы оправдали, и сверх того осталось еще около 300 рублей.

Мы судорожно разбираем и тут же грузим на машину наш театральный скарб, а сами спешим на станцию, к последней электричке. Приходим и видим, что там темным-темно. Касса закрыта, но у нас билеты куплены сразу в оба конца, так что касса нам вообще-то особенно ни к чему. Ждем 20 минут, ждем сорок, а электрички все нет. Впрочем, расписания тоже не видно. И тут мы начинаем догадываться, почему директор клуба не пошел нас провожать на станцию.

Погода мерзкая: холодный, пронизывающий до костей ветер, мокрый снег! Издалека послышался шум приближающегося состава. Двое самых отчаянных наших парней сразу же забрались на крышу скромного станционного навеса и оттуда стали размахивать какими-то красными тряпками. Я был уверен, что из этой затеи ничего не получится. Так оно и вышло.

Потом прошли еще несколько поездов, но мы уже не обращали на них никакого внимания. Лишь в шестом часу утра появился станционный кассир, от которого мы узнали, что первая электричка прибудет через 15 минут… Спустя дна часа мы наконец-то добрались до города…

С той поры я дал себе зарок никогда не ввязываться ни в какие антрепризы и не выходить на сцену в качестве актера. Однако человек полагает, а Бог располагает…

ШЕФСКИЙ КОНЦЕРТ

В ПСИХИАТРИЧЕСКОЙ КЛИНИКЕ

Существует широко распространенное мнение, будто люди искусства неравнодушны к Бахусу. Особенно актеры. Я не социолог и не врач. Поэтому не имею научных данных, подтверждающих подобное суждение.

Думаю, что среди пьяниц попадаются и артисты. Часто даже очень способные. Но ведь и среди людей других профессий встречаются алкоголики? Так что я не стал бы ничего категорически отрицать или утверждать, а согласился бы с примирительной формулировкой: ничто человеческое артистам не чуждо…

Мой друг-актер пристрастился к спиртному. Сперва выпивки носили случайный характер. Но через два-три года он не мог уже и дня удержаться. И жена, и родители его понимали, к чему все ведет. А он продолжал пребывать в неведении счастливом. О врачах и слушать не хотел:

— Что я — алкоголик? Да вы с ума сошли!

Но однажды он явился на спектакль в пьяном виде и стал нести со сцены чушь.

Поднялся скандал, дирекция готовила приказ об увольнении. Воспользовавшись этой ситуацией, мы немедленно отвезли моего друга в специализированную лечебницу, что, кстати, оказалось вовсе не просто: люди месяцами дожидались там очереди. Но главный врач, пусть земля ему будет пухом, был, как выяснилось, театральным человеком и охотно пошел нам навстречу.

Все это случилось в самом конце апреля, накануне майских праздников. Друг наш, конечно, сразу же приуныл, и мы решили по очереди ежедневно навещать его, чтобы как-то отвлечь от больничной обстановки.

Уже прошли первые майские дни. приближался День Победы, 6-го или 7-го числа приезжаю я проведать больного и замечаю, что он сам не свой.

Оказывается, накануне к нему заезжал администратор, с которым он давно работал па эстраде, и пообещал главному врачу устроить 8 мая (!) шефский концерт.

В такой день и «левый»-то концерт организовать трудно: артисты буквально нарасхват! Но шефский?!

Мой друг мучился, не спал вторую ночь подряд: он был человек удивительно деликатный, совестливый, обязательный.

— Ты представляешь, что будет? Я этому трепачу второй день не могу дозвониться, а здесь уже повесили объявление! Кошмар!

Как мену, стараюсь успокоить больного, но сам начинаю прокручивать в голове различные варианты. Беда, что времени почти не осталось. Ну да ничего: мир не без добрых людей, что-нибудь сообразим!

И действительно — «сообразили»! Таких артистов 8 мая нельзя было увидеть в концерте и в Колонном зале. Правда, доставляли их сюда не в ЗИЛах и ЗИМах, а в каретах… скорой помощи. Самые-самые знаменитые и любимые! И все, повторяю, бесплатно, исключительно из уважения к своему товарищу, попавшему в беду.

Уже время начинать, слышны аплодисменты. И тут вдруг выясняется, что вести концерт некому; о конферансье-то мы и забыли. Прошу одного, другого, но никто не соглашается.

— А ты сам попробуй, — предлагает мне знаменитый тенор. — Не надо острить: просто объяви и уходи.

— Да я ведь никогда этого не делал. К тому же и костюм у меня не совсем концертный: босоножки, синие брюки, сорочка навыпуск.

— Ничего страшного! Не Боги горшки обжигают, — вмешивается в разговор главный врач. — Такие замечательные артисты с любым ведущим будут иметь успех. Давай, давай! А то наши так разволнуются, что мы потом и за месяц не приведем их в норму.

При этих словах он достал из кармана белоснежного халата ключ, слегка приоткрыл дверь и жестом пригласил меня пройти вперед. Я и опомниться не успел, как оказался на сцене. Попытался вернуться, но дверь уже была заперта…

Зал набит сверх всякой меры. Дышать нечем. В первых рядах сидят сотрудники, сзади — выздоравливающие больные. Кому не хватило стульев, по решеткам забрались на окна. Зрелище, прямо надо сказать, впечатляющее. Мой друг, кстати, устроился среди врачей, в самом центре первого ряда. Поднимаю руку — никакого впечатления!

— Добрый день! — стараясь с помощью микрофона перекричать всех, обращаюсь я к зрителям. В ответ — хохот и аплодисменты. — Дело в том, что у нас приключилось недоразумение. Артисты приехали, а о конферансье мы забыли. — В ответ — снова гомерический хохот и бурные аплодисменты. — Между прочим, я пока ничего смешного не сказал. — Новый взрыв восторга. Самое обидное, что вместе с другими надо мной смеялся и мой друг. Он-то ведь знает, что я говорю правду. Ну да Бог с ним!

Объявляю первый номер: называю фамилии автора, исполнителей, а зрители продолжают хохотать. Еле-еле ухожу со сцены: боюсь, что дверь все еще заперта. Но опасения мои оказались напрасны: навстречу мне шли исполнители…

По окончании концерта администрация