Навстречу любви - Кэтрин Куксон

Взгляд его упал на Ромфилд-Хаус, где он жил. Это строение состояло из трех отдельных зданий, объединенных в одно целое всевозможными архитектурными ухищрениями. Постройку Ромфилд-Хаус начинал его дед, преуспевший в торговле скобяными товарами и купивший четырехкомнатный дом в георгианском стиле на Ромфилд-сквер. Это сооружение находилось на самой границе городка Фелбурн и Сливного переулка. Амбициозный хозяин этого самого особняка вознамерился сделать из своего единственного сына Хью образованного человека. Когда Хью Хиггинс получил диплом врача, отец приобрел для него помещение в лучшей части Фелбурна. А вскоре купил и еще два дома, примыкавших к его собственному. Сын же объединил все три части в некое единое целое и перенес свою практику в одно из зданий. Затем доктор Хиггинс сделал для своего сына то же самое, что для него сделал его отец: выбрав для Пола стезю врача и оплатив обучение, дал ему возможность работать рядом с собой в этом же самом здании. Вместе с любовью к профессии доктор привил своему сыну и любовь к этому дому.

Именно так выглядела площадь. Технический колледж с одной стороны, завод — с другой, затем здания Армии спасения, церковь и между ними — дом доктора Пола Хью Хиггинса. Этот район Ромфилд-сквер являлся частью Фелбурна, что вплотную прилегал к Сливному переулку, с которого начиналась беднейшая часть города — трущобы. По мнению многих, не самое подходящее место для врачебной практики. Но Полу здесь нравилось. Он чувствовал себя единым целым с окружающей обстановкой, грубой и даже мрачной, с местными обитателями муниципальных квартир, не обладающими изысканными манерами, простодушными, хитрыми, честными, плохими и хорошими. Ощущение единения с проживающей здесь публикой проистекало из того, что он видел в себе сходные черты.

Глубоко вздохнув, он посмотрел на луну, осторожно пробиравшуюся между труб Технического колледжа, вернулся в дом и прошел на жилую половину.

Его жена сидела в гостиной на диване перед камином. Она даже не обернулась, когда услышала его шаги; он, тоже не взглянув на нее, направился сразу к огню. Они так давно жили, — каждый своей жизнью, — что уже привыкли не замечать друг друга. Постоянное притворство стало нормой поведения. Оба понимали это и испытывали все время дискомфорт и раздражение.

Он облокотился о край камина. Того самого мраморного камина, который она собиралась разобрать и выбросить вон. Он все же сумел настоять на своем и спас этого обитателя особняка, как спас многие другие старинные вещи и предметы интерьера, без которых дом выглядел бы голым и безликим. Простояв минуту перед огнем и безнадежно пытаясь подавить раздражение, он поднял глаза на портрет отца, висевший над каминной доской, и бесстрастным голосом произнес:

— Мы будем ужинать?

— Ужин ждет тебя на плите, — ответила она с плохо скрываемым недовольством.

Продолжая смотреть на портрет, он снова спросил:

— Лорна ела?

— Разумеется. Ребенок не может ждать до семи часов.

Он не поинтересовался, ужинала ли она. Зная, что муж ненавидит сидеть за столом в одиночестве, она нарочно уже наверняка поела.

Пол наконец оторвал взгляд от огня в камине и пристально посмотрел на жену. Он намеренно это сделал, словно пытался отыскать в ней то, что каким-то странным образом все время от него ускользало. Она знала этот взгляд мужа, который красноречивее всех слов говорил о его неприязненном отношении к ней. И вообще ко всем маленьким женщинам. Он считал, что в них во всех есть что-то весьма неприятное, отталкивающее. Они, как и маленькие мужчины, имели свойство вести себя чересчур агрессивно, стремились к навязыванию своего мнения, пытались манипулировать людьми и подчинять их себе. Словно нехватка нескольких дюймов роста способствовала выработке таких качеств характера. Но более всего в маленьких мужчинах и женщинах его поражало два свойства — безжалостность и какая-то мрачная решимость.

Продолжая неподвижно сидеть на диване, Беатрис Хиггинс подняла глаза, а затем быстро отвела их в сторону, пытаясь избежать пристального взгляда мужа. Больше всего на свете она ненавидела его лицо, это квадратное лицо. На нем все было квадратным, угловатым. Квадратный рот, квадратный нос с квадратными ноздрями, даже глаза. Его серые глаза, которые когда-то с восхищением и любовью смотрели на нее. Даже его густые волосы цвета спелой пшеницы, совсем без седины, не могли улучшить картину. Если и можно было бы ненавидеть что-нибудь больше, чем его лицо, так это его тело — крупное и неуклюжее. Его руки, какие-то монументальные ноги, ступни. Грудная клетка, как у племенного быка. Да он и есть просто бык. Настоящее безмозглое животное. С трудом верилось, что ему всего сорок три. На семь лет старше ее. Казалось, разница в возрасте у них не меньше двадцати лет. Ей пришло в голову, что он может прожить еще лет двадцать, тридцать. Эта мысль казалась ей просто невыносимой.

Собрав журналы в стопку на диване, она сказала:

— Когда поужинаешь, положи тарелки в раковину и залей их водой с жидким мылом.

— Положить тарелки?

Бет выпрямилась и, посмотрев на него через плечо, коротко бросила:

— Хелен сегодня не будет!

— Не будет?

— Да. И ради бога, не нужно повторять все, что я говорю.

Он почувствовал, какими вдруг горячими стали его щеки и шея. Ее манера разговаривать с ним всегда доводила его до бешенства.

— Потрудись вразумительно отвечать на мои вопросы, — почти прорычал он низким голосом. — Тогда мне не нужно будет повторять то, что сказала ты. Почему она ушла?

— Потому что я велела ей уйти… Ну же, давай повторяй: «Ты велела ей уйти?» — Она оглянулась и увидела: муж побледнел от гнева. — Она грубила мне, поэтому ничего другого не оставалось, как уволить ее.

— Но ведь ты так хотела, чтобы Хелен работала у нас. А теперь ты…

— Да, я просто ее уволила. И очень скоро я сделаю то же самое с твоей любимой Мэгги. Предупреждаю тебя.

Она не мигая смотрела на мужа. Казалось, ее тонкая бледная кожа с силой натянулась на изящных скулах. Голубые глаза потемнели от ненависти.

— Ты сама провоцируешь подобные ситуации. Это ты довела Мэгги… Не стоит заходить так далеко.

— Если я схвачу ее за руку, то сразу же уволю. И можешь, черт возьми, делать все, что тебе заблагорассудится. Она всю жизнь только и занималась тем, что обворовывала меня. Уносила из моего дома каждый день столько продуктов, сколько могла унести. Распихивала все по разным карманам, обкручивала вокруг своего безобразного тела.

— Обворовывала тебя, говоришь? — холодно проговорил он. — Интересно, а кто платит за эти продукты, которые Мэгги уносит с собой? Я спрашиваю тебя? А теперь тебе придется послушать меня, — едва сдерживаясь, прорычал он. — Когда была жива моя мать, она сама всегда смотрела за тем, чтобы корзинка Мэгги перед ее уходом домой не оставалась пустой. С твоим появлением в этом доме все изменилось. Но Мэгги не любит менять свои привычки. Она всегда получала эти продукты и будет получать их в дальнейшем. Поэтому предупреждаю тебя — оставь ее в покое.