Северная Пальмира - Роман Буревой

Не самый лучший интерьер для новой картины… Впрочем, для неё не имеют значения такие мелочи, как интерьер, – она все затмевает… Огромное, сверкающее свежими красками полотно. Красное раскалённое небо, ослепительный высверк молнии. Хлопья чёрного пепла, летящего смертоносным дождём. Наверное, так же падал с неба чёрный радиоактивный пепел в окрестностях Нисибиса. Храмы, ставшие руинами, и летящие с постаментов статуи.

«Последний день Помпеи»…

Люди на картине казались совершёнными в своей красоте. Такими совершёнными, какими никогда не были живые римляне. И себя они такими не изображали, не стесняясь показать жирные складки, надменные взгляды, презрительно выпяченные губы. Но художник из своего холодного далека увидел уроженцев юга именно такими, схожими внешне друг с другом и несомненно схожими с богами в своей классической красоте.

Все они должны умереть через несколько минут. Но художник остановил мучительный миг, продлил его на дни и века. Последний отчаянный порыв превратился в титаническое усилие. Гибель отсрочилась, но и спасение не наступило. Хрупкость красоты, ненужность подвига, взаимопомощи, преданности, любви. Они не спасут, когда над миром чёрным грибом нависает ненависть. Все погибнут – и трусы, и храбрецы. Что это? Гнев богов? Слепая ярость природы? Что делал гений гибнущего города, когда с неба падал раскалённый пепел? Может быть, плача от бессилия, он бежал вместе с другими, вдыхая смертоносные испарения, и не успел… Навсегда остался впечатанным в пепел.

Гай Аврелий смотрел и не мог насмотреться. Он бы мог приобрести картину для городских портиков. Но коллегия децемвиров[4]вряд ли поддержит это предложение. Личных же средств префекта на такую картину не хватит. К сожалению, децемвиры оглядываются на Бенита. Трусы! Гай Аврелий передёрнулся. Унизительный век. Мерзейший. Каждый теперь высказывается с оглядкой: а вдруг не понравится диктатору? Все знают, что Бенит обожает смертельные поединки в амфитеатрах, вот и устраивают их повсюду. И в Северной Пальмире уже дерутся. Гай Аврелий рад запретить, да не может. Говорят, куратор Художественной академии не пропускает ни одного смертельного боя.

– Кто-то разбил статую моей работы перед Публичной библиотекой! – шептал тем временем куратор, теребя тогу префекта. Из-за низкого роста ему приходилось привставать на цыпочки. – Всего два месяца простояла. И вот – в осколки, в дым… Варвары!

Про изуродованную Венеру префекту уже доложили. Нос отбили и руки. Теперь стоит, закрытая полотном.

– Вигилы занимаются этим делом. Но пока никого не нашли, – сообщил Гай Аврелий, отворачиваясь от куратора и разглядывая гостей, явившихся на открытие.

Какой-то молодой человек со светлыми откинутыми назад волосами и короткой рыжеватой бородкой, вызывающе подбоченясь, разглядывал префекта и его собеседника. Взгляд дерзкий и беспокойный. Лицо знакомое… А вот имя…

– Поговаривают, что введут присягу лично Бениту для студентов и учёных, – сказал будто между прочим префект.

– А для художников?

Префект продолжал наблюдать за молодым человеком, имени которого он никак не мог вспомнить. Тот нервничал все больше и больше, поминутно оглядывался, делал какие-то непонятные жесты, то многозначительно хмурился, то издавал громкое «гм», но на него не обращали внимания.

– Для художников – в первую очередь, – отвечал Гай Аврелий, хотя про художников ничего не знал.

– Ну конечно, художники должны присягать. На них лежит такая ответственность! Куда больше ответственности солдата. Вдруг кому-то поручат написать портрет Бенита? Не все зависит от степени подготовки и таланта.

– Подготовки или таланта? – переспросил Гай Аврелий, не скрывая издёвки.

– Подготовка обязательна! Один Бенит настолько талантлив, что может без всякой подготовки управлять Империей, да ещё в такое сложное время. – Префект внимательно глянул на собеседника. Что это – тонкая ирония? Но куратор говорил вполне серьёзно.

Люди толпились вокруг картины, уже весь зал был полон. Репортёры, которым было пока запрещено фотографировать, рыскали среди посетителей и брали интервью. Густая толпа роилась вокруг автора, молодого худощавого человека с русыми волосами до плеч. Зато его коллеги-живописцы держались отдельной группой и выглядели смертельно оскорблёнными.

Какой-то человечек с очень бледным измождённым лицом стоял перед картиной уже с полчаса неподвижно и вдруг повалился на мозаичный пол и, раздирая на груди льняную новгородскую тунику,закричал:

– Не могу! Не могу! Уберите! Смерть! Грядёт смерть! Чёрный бог явился под северные небеса… Небеса в огне… Не смотрите ему в глаза! Смерть!

– Юродивый, это юродивый Марк с Аптекарского острова, – проговорил Мессий Ивар.

Несколько зрителей подхватили вопящего человека под руки и попытались вывести из зала. Юродивый упирался и кричал:

– Чёрный бог уже здесь! Бойтесь! Бойтесь!

Марка не без труда вывели, но уже с лестницы юродивый выкрикнул своё «Бойтесь!» так пронзительно, что крик прокатился по огромному зданию до самых перекрытий и под крышей отдался троекратно эхом – будто в литавры ударили невидимые музыканты.

– Смерть уже здесь!

В зале все разом замолкли и съёжились. И оттого, что стало необыкновенно тихо, страшный огонь на полотне сделался ярче, а свет от молнии – резче. Фигуры на картине дрогнули, будто хотели рвануться куда-то – но не смогли, так и остались на месте под дождём чёрного пепла. Только отчаяние, надежда, физическая боль – все вдруг с новой силой отразилось на лицах – гротескно, почти карикатурно.

– Смерть… – То ли сквозняк, то ли дальний крик прошелестел над головами.

Неожиданно блондин с рыжеватой бородкой рассмеялся. И тогда наваждение исчезло – картина сделалась прежней, смолкли и дальние крики юродивого Марка, и шелест неведомого ветерка. А молодой человек выступил вперёд, снял с пальца перстень с крупным алмазом, помахал им над головой, будто хотел продемонстрировать искры, что сыпал вокруг дорогой камень, и, эффектно помедлив, надел кольцо на палец художнику.

– Вот кого нам не хватало! – воскликнул молодой человек с жаром и обнял живописца. – Этого огня, этого неба! Катастрофа, которая поглощает все! Миры гибнут в огне! Но искусство их сберегает!

Посетители жиденько зааплодировали. А несколько молодых людей с длинными волосами в сопровождении ярко накрашенных девиц демонстративно направились к выходу.

– Кто это? – спросил префект куратора. – Ты его знаешь? Лицо знакомое…

– Всеслав. Новгородец. Изрядный смутьян и бестолковая личность. Поступал в академию и провалился на экзамене, – добавил куратор.

– Так бездарен?

– Не знаю. Он мне не понравился. Если мне человек не нравится, я ни за что не приму его в академию.