Оборона дурацкого замка. Том 5 - Макар Ютин

Обычно мысль о том, что его заставляет ждать какая-то чернь, приводила аристократа в неописуемую ярость, которая предшествовала рукоприкладству. И далеко не каждый новобранец ее переживал. Но сейчас Чжэнь лао сянь-шен был даже рад небольшой отсрочке. В этот день ему меньше всего хотелось видеть людей.

Годовщина катастрофы Тонхак Нонмин.

Впрочем, не только она. Скорее даже — совсем не она. Личная трагедия нескольких людей вряд ли известна больше, чем один из национальных праздников их державы. Первый день наступающей зимы, начало седьмого месяца. Он знаменовал собой открытие праздничной недели Надун и людские гуляния в честь манны небесной — урожая Тиангере.

Раньше, до службы в Гвардии, Ксин всегда радовался этому дню, сейчас — предпочитал забиться в какой-нибудь угол и огрызаться диким зверем на лезущих к нему доброхотов. Жаль, это не подобает ни его высокому званию, ни семейной репутации. Поэтому он просто игнорировал все раздражители с вызывающим уважение упорством или отстранялся от них со столь же искусно наведенным равнодушием. Учитель по этикету и манерам мог пустить слезу гордости и умиления.

Жаль, ни дядя, ни Фенг, ни Ба Мяо его учителями не являлись, поэтому без зазрения совести дергали и доводили его в этот день. Как, впрочем, и в любой другой. Не давали замкнуться в себе и прорасти мхом. Не просто так, конечно. Фенг рассчитывал на свою поддержку и разделял его вкус к бессмысленным, но смешным интригам, Ба Мяо все еще с трудом отделяла свою детскую влюбленность от уз дружбы, поэтому была то навязчивой, то отстраненной, а дядя… Дядя и есть.

Эти трое стали ему светом в тюремном окне, они и Лань, глупое соперничество с которым позволяло ему не забывать всю притягательность владения Ци и радость преодоления пределов. Хотя сам Ксин, конечно, не признался бы в подобных чувствах к другим людям и под страхом смерти. Потому что такой самодостаточный и сильный Гвардеец не может цепляться за дружбу, не подкрепленную выгодой, браком или связями. Впрочем, он уже давно махнул рукой на столичные заморочки.

Наверное, где-то в другой вселенной он был благодарен дяде и остальным за их поддержку и навязчивость. За ощущение причастности и новый опыт. Или прогонял кнутами да плевками — в бесчисленном множестве других реальностей. В этой конкретной он лишь позволял вести себя туда, куда им нужно. Исключительно ради экономии энергии.

Псина на поводке больше подходит идеалам аристократии, чем лающая на всех шавка.

Впрочем, вся эта праздничная суета и веселье, которую любили развести на пустом месте дядя с Фенгом, нисколько не касалась местных новобранцев. Что позволено Митре, то не позволено быку. Так что сброд воров, мошенников, неудачников, сумасшедших, а также других видов человеческой накипи и подонков общества среди защитников Форта оставался без праздников. Заключенные официально не были достойны получать блага простых людей.

Поэтому сегодня рачительные десятники пинками выгоняли нерадивых подчиненных на любую пришедшую им в голову работу, лютовали больше обыкновенного. Благо, подавляющее большинство черни плохо умело следить за датами. По крайней мере, в отрыве от привычного окружения и климата. Многие вообще успели забыть, какой сейчас месяц.

Или оказались сломаны прифронтовыми буднями достаточно, чтобы окончательно забыть прошлую жизнь.

"Впрочем, вряд ли мои новобранцы настолько скудоумные, чтобы забыть такую дату. Или настолько бесстрашные, чтобы сказать мне об этом светлом празднике с намеком", — Безучастно подумал он. Тоска накрыла его с новой силой, в голове сами собой возникли затверженные до мозолей строки.

Бранный герой распростился с супругою,

бранный герой — на войне.

Вороны каркают в пурпуре солнечном,

красная гарь на окне.

Веткою тополя блеск стали видится

В тучах просвет.

Ива согнется, а тополь — сломается

Их больше нет.

Мрачно и с надломом закончил он свою беззвучную декламацию. Последнее четверостишье принадлежало ему самому, а не мастеру, но Ксин думал, что давно мёртвый поэт на него не в обиде. Иногда ему хотелось прочитать этот стих Ланю, но он каждый раз сдерживался.

Его трепетно ненавидимый соперник редко держал язык за зубами. По крайней мере, внутри их небольшого кружка по интересам. Тем более, среди Фенга и остальных до сих пор ходят шутки о его увлечении стихами и даже — стихосложением, так еще и намек здесь слишком очевидный.

"Сломанная ива и тополь" — мотив из "Антологии династии Хань". Обещание двух друзей на берегу реки: когда они расставались, то пришли на берег реки и, сорвав по ветке ивы или тополя, подарили друг другу на память.

В тот раз их молодой четверке выпускников показалось забавным сделать также. По иронии судьбы, ива выпала только одному Чжэню, остальные использовали тополь. У Гвардейца было трое соратников: дальних родственников, ставших близкими друзьями. Спустя десять лет из блистательной четверки гвардейцев остался в живых только он сам.

Он сам да его язвительный соперник со времен училища — Лань. А месяц назад пропал и он.

"Прочту ему, когда вернется", — Решил вдруг Ксин, — "Та бойня перекрутила его еще сильнее, чем меня самого. А если расскажет… Пускай. Следующий мой стих будет о том, как огромные демоны-мужеложцы поджаривают ему в Диюй пятки. Где под пятками имеются в виду совсем другие органы и даже не одни".

Десятник заорал на людей в казарме особенно сильно. Ксин против воли поморщился от мерзкой вибрации в его луженой глотке. Минус бытия культиватором. Слабосилки вокруг понятия не имеют, насколько уродливым и несовершенным является их собственное тело. Распадающийся на какофонию отдельных тонов голос, дребезжание в челюсти, хрипы в горле, странные тики на лице.

Если человеческое тело — совершенно, как говорил один из мудрецов, то разве что в смысле: "совершенно никчемно". Как и сам мудрец, в чьем дырявом котелке самозарождаются такие жемчужины разума. Прямо, как мыши в грязном белье, мухи в казарменном супе или дети у двух рабов в сарае.

Акургаль неистовствовал. Он ярился и кричал в несколько раз сильнее и чаще, чем обычно. Ничего особенного, десятники вообще любили показать свою мелкую, иллюзорную власть. В основном, через унижение самых слабых своих подчиненных. Но конкретно этот горлодер отличался от них в лучшую сторону. Он был на удивление рационален и справедлив.

Для мешка навоза, однако подобные качества все еще удивляли Ксина. Обычно, выбирая по степени ответственности между заполненной до краев зловонной дырой уличного туалета и очередным десятником, он выбирал дыру. Но не в данном конкретном случае. А значит, состояние повышенной возбудимости Акургаля было вызвано второй очевидной причиной, после самоутверждения.

"Эти ублюдки опять накосячили. Причем достаточно серьезно, чтобы все, включая пунктуального аркчжэня, забыли прибыть к началу часа змеи", — Сделал вывод их куратор.