Золото - Крис Клив

Наверху по-прежнему бушевала толпа. Цементная пыль сыпалась из щелей непрерывно.

Зоя все смотрела и смотрела на дверь.

– Почему никто не приходит? Мы сидим тут уже целую вечность.

– Может быть, это наш персональный ад. Может быть, за нами никто никогда не придет, толпа будет вопить все громче и громче, а мы навечно останемся здесь одни, наедине со своими мыслями.

– Хватит уже шутить! И так тошно.

Том внимательно посмотрел на Зою.

– Из-за Кейт?

Удивительно, насколько ей полегчало, когда Том произнес имя Кейт. При последних приготовлениях, проверяя шипы на ботинках и протирая зеркальце, она не осознавала, как это ее мучает.

– Она должна была находиться рядом, – сказала Зоя. – В этом финале должны были участвовать и я, и она.

Тренер сжал ей коленку.

– Умница. Но ты не заставляла Кейт остаться дома. Она сама так решила.

– Все равно…

– Я хочу, чтобы ты это сказала, Зоя. Я хочу, чтобы ты произнесла: «Кейт сама так решила».

Зоя долго смотрела в пол. Рев толпы ускорял разгоряченные молекулы воздуха в маленькой раздевалке с незаконченным ремонтом. Вибрация от топота ног проникала через стальной каркас скамьи. Белое пластиковое сиденье сотрясалось.

Зоя медленно подняла голову.

– Кейт сама так решила, – тихо повторила она слова Тома. – И я тоже.

Том смотрел на нее неотрывно.

– Хорошо, – проговорил он наконец. – А теперь выбрось это из головы. Договорились? Там была жизнь, а тут – спорт. Думай только о ближайших десяти минутах.

Зоя сглотнула ком, подступивший к горлу.

– Ладно. Том рассмеялся:

– Ну хорошо, тогда к чертям этот испуганный вид!

– Господи, какой гам. Просто страшно.

– Послушай, Зоя. Ты очень много работала. Ты добралась до финала. В худшем случае станешь второй лучшей гонщицей на планете. Самое ужасное, что может случиться в ближайшие десять минут, – выигрыш олимпийского серебра.

– Это точно.

– Не хочешь выиграть серебро? Зоя подумала и кивнула:

– Лучше, мать твою, сдохнуть.

– Честно?

– Честно.

Зоя глубоко вздохнула, и дрожь, сотрясавшая все ее тело, мало-помалу отступила.

Когда она снова посмотрела на Тома, он улыбался.

– Ты что? – спросила Зоя.

– Юная леди, вот теперь ты наконец готова к первому в твоей жизни олимпийскому финалу. А теперь сделай одолжение нам обоим. Поднимись туда и выиграй эту гонку.

– А как же дверь?

– Она была заперта только в твоем воображении, – усмехнулся Том.

Зоя встала и робко толкнула металлическую дверь двумя пальцами. Дверь на хорошо смазанных петлях легко открылась, и в раздевалку хлынул гул многотысячной толпы. Дверь ударилась о притолоку; раздался звук, похожий на звон огромного колокола.

Зоя в изумлении уставилась на тренера.

– Ну что еще? – спросил Том. – Иди уже. Между прочим, ты и так уже жутко опаздываешь.

Зоя бросила взгляд на открытую дверь, потом на тренера.

– Ну ты даешь… Придумал тоже…

– Доживешь до моих лет – и не такое придумаешь.

Высокая белая лестница, ведущая к треку, казалась серебряной под лучами солнца, падавшими сквозь большие окна в крыше велодрома. На последней ступени красовался олимпийский девиз, изображенный голубыми, почти вертикальными буквами: «Быстрее, выше, сильнее». Зоя глубоко и медленно вдохнула горячий, ревущий воздух. Теперь все прошедшее было прощено и забыто. Толпа скандировала ее имя. Он улыбнулась, выдохнула и сделала первый шаг к льющемуся на нее свету.

Восточный Манчестер, Клейтон, Баррингтон-стрит, 203

Глядя на экран маленького телевизора в тесной гостиной дома с двумя спальнями и террасой, Кейт Медоуз наблюдала за тем, как ее лучшая подруга выходит через туннель на центральную арену велодрома. Рев толпы зазвучал вдвое громче, заглушая голоса комментаторов. Сердце Кейт гулко забилось. Концентрические волны заходили по молоку в детской бутылочке, стоявшей на телевизоре. Когда Зоя в ответ на поддержку зрителей подняла руки, это было встречено таким дружным воплем, что бутылочка поехала в сторону, накренилась и упала. На светло-коричневый ворс ковра выплеснулась молочная смесь. Кейт не обратила на это внимания. Как зачарованная, она смотрела на Зою.

Кейт было двадцать четыре года. С шести лет она мечтала выиграть золото Олимпиады. Восемнадцать лет тренировок прошли идеально: она достигла наивысшего уровня в спорте. Их с Зоей тренировал один и тот же тренер. Кейт победила Зою на национальных соревнованиях и чемпионате мира. А потом, на последнем году подготовки к играм в Афинах, появилась малышка Софи.

Телевизор был стареньким, качество изображения ужасное, но Кейт прекрасно знала, что Зоя сидит сейчас на американском гоночном велосипеде за двенадцать тысяч баксов, с матово-черной несущей рамой из высокомодульного однонаправленного углеродистого волокна, а она, Кейт, – на диване «Клиппан», купленном в «ИКЕЕ», – со стальными ножками, выкрашенными эпоксидно-полиэстеровой порошковой краской, и съемным красным покрытием, которое можно стирать в стиральной машине. Кейт понимала, что существуют победы, которых можно достичь, оседлав диваны, но это были маленькие, домашние триумфы, исчисляемые количеством отлученных от груди детишек и успехами в их умении пользоваться горшком. Она прижала пальцы к вискам и заставила себя вспомнить о том, как сильно любит Софи и Джека, а он сейчас как раз в Афинах и готовится к завтрашней гонке. Она попыталась изгнать все завистливые мысли из головы и давила костяшками пальцев на виски, пока не стало больно, но – да помилует ее Господь – душа все равно жаждала победы – золота.

Софи, забравшись под журнальный столик, возилась с опрокинутой миской, где были остатки завтрака и ланча, радостно запихивая в рот пригоршни кукурузных хлопьев, смешанных невесть с чем. Врач сказал, что она слишком слаба, чтобы везти ее в Афины, но сейчас Софи просто лучилась здоровьем. Приходилось напоминать себе, что дети не делают ничего подобного нарочно. Они не водят по кухонному календарю маленькими пухлыми пальчиками, чтобы уяснить точное расписание ваших заветных планов, а потом выдать приступ астмы или аллергии, разрушающий эти планы.

Было душно. Открытое окно не спасало. Асфальт на заднем дворе плавился от гнетущей августовской жары. С затылка Кейт стекла струйка пота. За стеной слышался вой соседского пылесоса. Стонал мотор, то и дело утыкалась в плинтус пластиковая насадка – как узник, приговоренный к пожизненному заключению, отчаянно желавший хоть с кем-нибудь поговорить. Телевизионную картинку пересекали, потрескивая, полоски помех, они закрывали лицо Зои, занявшей место на старте.