Вечный хранитель - Виталий Гладкий

— Замолчи! — Мыслитель опасливо посмотрел на безоблачное небо, словно оттуда кто-то мог за ними наблюдать. — Ты еще слишком молод, чтобы рассуждать на такие темы. И вообще — выбрось из головы бунтарские мысли. Они до добра не доведут. А тебе еще жить и жить. Пока не исполнишь свое предназначение.

— Знать бы, в чем оно заключается… — Оратор нахмурился — пожалуй, впервые за долгие дни пути.

— Вот у него и спросишь. У нашего несчастного друга большой пророческий дар… за что, собственно говоря, он и страдает.

— Погоди… — Оратор озадаченно уставился на мыслителя. — Или я что-то не понял или… Пророческий дар ни в коей мере не нарушает Закон. Это общеизвестно.

— Верно. Но одно дело — пророчествовать судьбу простолюдину, а совсем другое — кому-нибудь из Посвященных.

— Теперь до меня дошло. Мне ли не знать, как сильные мира сего относятся к дурным пророчествам… — Оратор стал совсем мрачным.

— Я всегда говорил тебе — прикуси свой невоздержанный язык. Иначе тебя может постигнуть не менее горькая участь, чем нашего друга. — С этими словами Мыслитель вдруг придержал своего коня и с неожиданной для его преклонного возраста молодой прытью соскочил на землю. — Есть предложение немного подкрепиться. Думаю, что до места мы доберемся не раньше вечера, а сейчас обеденное время.

— Не возражаю…

Пустив коней пастись, путники расстелили крохотный коврик из узорчатой тонкой ткани, напоминающей современную камку, и разложили на нем снедь. Она была простая и сытная: добрый кусок вяленой говядины, два ячменных хлебца, соленые оливки, копченый сыр и пиво, хранившееся в бурдюке.

Древнее пиво вряд ли понравилось бы современным людям, ведь это был не столько напиток, сколько еда. В те давние времена пиво изготавливалось без применения хмеля и представляло собой слегка процеженную хлебную массу. Проще говоря, это был перебродивший хлебный квас. Тем не менее популярность хмельной еды-напитка была высока. В одном из древних манускриптов при описании личных качеств мудреца, помимо его знаний и мудрости, говорилось о том, сколько пива он мог съесть. Именно съесть, а не выпить.

— Хорошо-то как… Красиво… Ты только посмотри! — Лежавший на левом боку Оратор указал на темно-синее море в белых барашках волн, которое плескалось далеко внизу.

— Лучше подумай, как будем отбиваться, — ответил Мыслитель и встал.

— Ты о чем?

— О том, что нас окружает ватага разбойников.

— Где они? Я не вижу.

— А мне видеть их не обязательно. Воздух сгустился и стал отсвечивать фиолетовым светом.

— Теперь и я слышу тяжелое дыхание и шорох листвы под ногами… — Оратор, который прислушивался, вытянув шею, последовал примеру Мыслителя — быстро вскочил на ноги и взялся за рукоять меча. — Может, это не разбойники? — Он все еще сомневался.

— Что делать мирному человеку в этих скалах? Охотиться здесь не на кого, разве что на горных баранов, но мы видели их только раз, потому что они пасутся на высокогорных лугах, гораздо выше этого плато. Наверное, тропа ведет в какое-нибудь горное селение, и лихие люди из прибрежных племен решили совершить набег на горцев, чтобы добыть рабов. Рабы нынче в цене… — Мыслитель кисло покривился.

— Скорее всего, так оно и есть, — согласился Оратор со своим старшим товарищем.

— А коли так, то у тебя есть шанс применить свои познания в магических науках. Рассей эту разбойничью свору… только без членовредительства!

— Экий ты непротивленец… — несколько нервно хохотнул Оратор. — У меня есть другое предложение. Я, знаешь ли, немного засиделся в седле. Все тело ломит. Поэтому небольшая драчка пойдет мне только на пользу — как урок гимнастики. Ты не возражаешь?

— Что ж, в твоих словах есть рациональное зерно, — улыбнулся Мыслитель — пожалуй, впервые за весь день. — Придется и мне тряхнуть стариной. Только чур не рубить насмерть! Не мы им дали жизнь и не нам ее отбирать.

С этими словами он засунул руку за пазуху и достал оттуда крест из голубовато-серебристого металла в виде буквы «Т» с большой круглой петлей сверху; он висел на прочной цепочке, звенья которой — листья и крохотные яблочки — выковал и прочеканил очень искусный кузнец. Это был так называемый анк[4]. Ту же процедуру проделал и Оратор; у него был такой же крест, но поменьше размером, а звенья цепи были в виде дубовых листьев и желудей.

— Начнем? — спросил Оратор немного изменившимся голосом; похоже, он сильно волновался.

— Начнем… — ответил Мыслитель.

И на плато неожиданно воцарилась удивительная тишина. Казалось, что даже легкий ветерок, который гулял по густой зеленой траве, почти сплошь покрытой цветочным ковром, улетел к заснеженным горным вершинам. Мыслитель и Оратор, закрыв глаза и держа в руках кресты на уровне груди, медитировали. Они словно превратились в статуи, только их губы едва шевелились — тихо нашептывали какие-то заклинания.

Спустя какое-то время кресты в их руках засияли. Исходившее от анков голубоватое свечение на мгновение окутало фигуры медитирующих путешественников с головы до ног и так же быстро исчезло. Оратор спрятал свой анк за пазуху и облегченно вздохнул.

— Мне уже не раз приходилось пользоваться Животворящим Огнем, а все никак не могу привыкнуть, — сказал он, смахивая со лба капельки пота. — Такое впечатление, что меня сначала окунули в прорубь, а потом в кипяток. А, вот и наши незваные гости! — воскликнул он, указав на огромный дуб-патриарх, под сенью которого, в тени, началось какое-то шевеление.

Поняв, что их присутствие раскрыто и таиться нет смысла, разбойники с дикими воплями вскарабкались по осыпи на плато и окружили путешественников. Наверное, их немного смутило удивительное спокойствие предполагаемой добычи, потому что они не набросились на путников сходу. Не пустили разбойники в ход и луки; зачем портить дорогой товар? Рабы-чужестранцы на невольничьих рынках ценились гораздо выше пленников из местных племен.

— Это колхи[5], выходцы из Айгюптоса[6], — спокойно констатировал Мыслитель. — Внуки воинов, дезертировавших из армии Рамсеса II во время его похода против хеттов[7].