Бюро слухов - Дженни Оффилл

Тем вечером по телевизору я увидела татуировку точно про меня. Люби меня, если еще не познал страдания. Пожалела, что не догадалась сделать себе такую. Какой-то русский уголовник меня опередил.

Я, конечно, сразу вспомнила парнишку из Нового Орлеана, пьяницу, которого любила без памяти. Каждый вечер в матросском баре я сдирала этикетки с его бутылок и пыталась уговорить его пойти домой. Но он не шел. Уходил, лишь когда за окном светало.

Он был очень хорош собой, и я любила смотреть, как он спит. Если бы меня попросили охарактеризовать наши отношения метафорой, я бы выбрала такую: он заставил меня подпевать всем самым ужасным песням на радио. И когда любил меня, и когда перестал.

В последние недели мы ездили в машине молча, пытаясь сбежать от жары. Мы были каждый сам по себе в городе, ставшем для нас фантазией. Я боялась говорить, боялась даже коснуться его руки. Помнишь этот знак, это дерево, эту старую улицу? Помнишь, что мы чувствовали? Сначала на календаре оставалось двадцать дней, потом пятнадцать, десять, и наконец настал день, когда я сложила вещи в машину и уехала. Я проехала два штата, плакала, жара давила на сердце, как кулак. Но потом я обо всем забыла. И теперь ничего не помнила.

3

Один человек путешествует по миру в поисках таких уголков, где можно застыть неподвижно и не слышать звуков, производимых людьми. В городах, считает он, невозможно ощутить спокойствие, потому что там редко слышно пение птиц. В ходе эволюции человеческое ухо стало системой раннего оповещения. Там, где птицы не поют, человек перманентно пребывает в состоянии повышенной тревоги. Жить в городе – значит постоянно вздрагивать от возможной угрозы.

Буддисты различают сто двадцать одно состояние сознания. Лишь три из них связаны со страданием и несчастьем. Но большинство людей мечутся между этими тремя.

Старуха в парке говорит: сойки по пятницам летят на сходку к дьяволу.

«Уезжай из этого проклятого города, – говорит сестра. – Воздухом подыши». Четыре года назад они с мужем переехали в Пенсильванию в старый полуразвалившийся дом на реке Делавэр. Прошлой весной сестра с детьми приезжали в гости. Мы ходили в парк, в зоопарк, в планетарий. И все равно они были недовольны. Почему тут все так орут?

В квартире моего друга-философа было очень спокойно. Окна выходили на реку, там всегда было светло. По воскресеньям мы ели блинчики и яичницу. Он перебивался случайными заработками и работал ночным диджеем на радио. «Я работаю с одним парнем – вот бы вам познакомиться. Он делает звуковые пейзажи города». Я взглянула на голубей за его окном. «Что это значит?» – спросила я.

Он дал мне диск, чтобы я послушала дома. На обложке был изображен старый желтый телефонный справочник, промокший под дождем. Я поставила диск и закрыла глаза. «И кто такое придумал?» – подумалось мне.

4

Я подарила тебе свою любимую вещицу из Чайнатауна, спьяну вложила тебе в ладонь. Мы сидели у меня на кухне в ту первую ночь. «Прекрасная марлевая маска», – гласила надпись на упаковке.

Наутро я пошла к своему другу-философу. «О нет, что же ты наделал?» – сказала я. Он приготовил мне завтрак и рассказал о своем свидании. «Где ты видишь себя через пять лет? – спросила его девушка. – А через десять? А через пятнадцать?» К концу свидания, когда он проводил ее до дома, она уже допытывалась, что будет через тридцать лет. «Как утка пошла на свидание с медведем», – сказала я. Философ задумался. «Скорее, утка с бокалом мартини», – ответил он.

Ты мне позвонил. Потом я тебе. Заходи. И ты заходи.

Я узнала, что ты не боишься любой погоды. Ты мог гулять по городу и в дождь, и снег, и в слякоть, и все записывать. Я купила теплую куртку со множеством полезных карманов. Ты грел в них руки.

Ночью я слушала тебя по радио. Однажды ты поставил в эфире звук сталкивающихся атомов. В другой раз – листьев, шелестящих на ветру. Ты называл их звуками со своих полевых вылазок. Я замерзала в квартире и слушала твою программу в кровати, натянув одеяло до подбородка. В шапке, перчатках и толстых мужских шерстяных носках. Однажды ты поставил трек, записанный специально для меня. Фургон с мороженым, крики чаек на Кони-Айленде, скрип крутящегося колеса обозрения.

В городе глупо иметь телескоп, но мы его все равно купили.

В том году я уже не путешествовала одна. Встретимся там, сказал ты. А когда увиделись на вокзале, было уже поздно передумывать. Ты подстригся в самой дешевой парикмахерской. Я тогда была намного толще, чем сейчас. Не было ли ошибкой тащиться на край света? Мы постарались не делать поспешных выводов.

Мы не понимали, куда едем, пока не сели на катер, плывущий на Капри. Стояло начало апреля. Над морем моросил легкий холодный дождик. От пристани мы поднялись на фуникулере; кроме нас, туристов не было. Кондуктор пожал плечами и сказал: вы рано приехали. На улицах пахло лавандой, и мы долго не замечали, что здесь нет машин. Мы остановились в дешевой гостинице; в жизни не видела такого красивого пейзажа, как из окон нашего номера. Вода чистейшего оттенка синего. Темный каменистый утес, выступающий в море. Хотелось плакать, ведь я не сомневалась, что никогда больше не вернусь в это красивое место. Давай пошатаемся по острову, сказал ты; как всегда, когда я начинала грустить. Мы пошли по тропинке вдоль утеса и набрели на автобусную остановку. Там стали ждать, взявшись за руки; не разговаривали. Я подумала: интересно, каково это – жить среди такой красоты? Подъехал автобус. Там были целых три человека: один продавал билеты, второй проверял, третий сидел за рулем. Нас это развеселило. Мы съездили в дальнюю часть острова, где на нас смотрели с любопытством. В магазине продавалась жвачка под названием «Бруклин»; ты мне ее купил.

5

Мы прошли диораму с антилопами. «У антилоп зрение в десять раз лучше, чем у человека», – сказала я, но ты не смотрел на меня. «В чем дело?» – спросила я. Ни в чем. Ни в чем. Но позже в зале минералов опустился на одно колено. Вокруг мерцали камни.

Гесиод говорил: Невесту выбирай из тех, кто живет рядом, а к выбору подходи тщательно, чтобы не взять в жены ту, что станет посмешищем для соседей. Нет ничего важнее хорошей