Возвращение танцмейстера - Хеннинг Манкелль

К одиннадцати все было готово. Давенпорт решил начать с женщин – поскольку их камеры находились ближе всего к виселице, они неизбежно услышали бы звук открывающегося люка, а он хотел бы оградить их от этого. Давенпорту было все равно, какое именно преступление совершил тот или иной заключенный, но его личная порядочность требовала начать с женщин. Все, кому полагалось присутствовать, заняли свои места. Давенпорт кивнул Стакфорду, и тот дал знак одному из охранников. Послышались выкрики команд, загремели ключи, открылась дверь камеры. Давенпорт ждал.

Первой была Ирма Грезе. На какой-то миг его очерствевшее сердце сжалось от горького недоумения. Неужели эта изящная блондинка двадцати двух лет могла избивать кнутом заключенных в концлагере Бельзен до смерти? Почти ребенок. Но приговор никаких сомнений не оставлял – она изверг и должна умереть. Она посмотрела ему в глаза. Потом на виселицу. Охранник помог ей подняться по лестнице. Давенпорт проследил, чтобы она встала точно на крышку люка, и накинул петлю, краем глаза следя, чтобы Мак-Манаман как следует связал ей ноги кожаным ремнем. Когда он накидывал капюшон на ее голову, он уловил, как она еле слышным голосом произнесла только одно слово:

– Schnell!

Мак-Манаман сделал шаг назад, и Давенпорт взялся за рукоятку механизма, открывающего люк. Женщина упала камнем. Давенпорт знал, что рассчитал совершенно точно – высота падения была достаточной, чтобы сломать шейные позвонки, но не настолько велика, чтобы голова оторвалась от тела. Вместе с Мак-Манаманом он спустился под эшафот и, после того, как британский армейский врач выслушал сердце и констатировал смерть, снял петлю. Тело унесли – Давенпорт знал, что в твердой земле тюремного двора уже выкопаны могилы. Он снова поднялся на эшафот и проверил, какой должна быть длина веревки для следующей осужденной. Когда все было готово, он снова кивнул Стакфорду, и через минуту в дверях стояла Элизабет Фолькенрат со связанными за спиной руками, одетая точно так же, как Ирма Грезе, – серое платье ниже колен. Три минуты спустя она тоже была мертва.

Казнь заняла два часа семь минут. Давенпорт рассчитывал на два пятнадцать. Мак-Манаман справился. Все шло по плану. Давенпорт сложил веревку и кожаные ремни в свой чемоданчик и попрощался с Мак-Манаманом.

– Выпейте стаканчик коньяку, – сказал он. – Вы хорошо поработали.

– Они это заслужили, – коротко ответил Мак-Манаман. – Я не нуждаюсь в коньяке.

Давенпорт уехал из тюрьмы с майором Стакфордом, прикидывая, не получится ли вернуться в Англию пораньше, чем планировалось. Впрочем, еще накануне он решил, что полетит вечером – мало ли что может случиться. Даже для Давенпорта, самого опытного палача Англии, двенадцать казней в один день было многовато, и он решил оставить все, как есть.

Стакфорд пригласил его отобедать в столовой гостиницы. Они сидели в отдельном кабинете. Стакфорд приволакивал левую ногу после ранения. Давенпорту он нравился, прежде всего тем, что не задавал ненужных вопросов. Он терпеть не мог, когда его начинали спрашивать, как он казнил того или иного преступника, чье имя все знали из газет.

За едой они обменялись несколькими ничего не значащими фразами о погоде и о том, не предвидится ли в Англии дополнительных пайков на чай и табак к приближающемуся Рождеству.

Только когда они уже пили чай, Стакфорд заговорил об утренней казни.

– Меня беспокоит только одно, – сказал он. – Люди быстро забывают, что все с таким же успехом могло быть и наоборот.

Давенпорт не сразу понял, что хотел сказать Стакфорд. Но спрашивать не понадобилось – Стакфорд пояснил сам.

– С таким же успехом немецкий палач мог приехать в Англию, чтобы повесить английских военнопленных. Молодых английских девушек, избивающих кнутом заключенных в концлагере. Это безумие могло поразить нас точно так же, как немцев – я имею в виду Гитлера и нацизм.

Давенпорт молчал, ожидая продолжения.

– Никто не рождается злодеем. Вышло так, что нацистами стали немцы. Но никто не убедит меня, что это не могло бы произойти и в Англии. Или Франции. Или в США – почему бы нет?

– Я понимаю ход мысли, – сказал Давенпорт. – Но не могу сказать, правы вы или нет.

Стакфорд подлил ему чаю.

– Мы казним самых закоренелых, – продолжил он, помолчав. – Самых страшных военных преступников. Но мы знаем, что многим удалось улизнуть. Как, скажем, брату Йозефа Леманна.

Леманн был последним из двенадцати. Маленький человечек, встретивший смерть совершенно спокойно, с отрешенным видом.

– Его брат был еще хуже него, – продолжал Стакфорд. – Но сумел скрыться. Может быть, использовал один из тайных нацистских каналов и живет теперь в Аргентине или Южной Африке. Там он недосягаем.

Они помолчали. За окном шумел дождь.

– Вальдемар Леманн. Непостижимый садист, – сказал Стакфорд. – Он не только сам измывался над пленными. Он находил какое-то извращенное удовольствие в том, чтобы обучать своих подчиненных искусству мучить людей. Его следовало бы повесить так же, как и брата. Но мы его не нашли. Пока не нашли.

В пять часов Давенпорт вернулся на аэродром. Он мерз, несмотря на толстое зимнее пальто. Пилот уже ждал его у трапа. Интересно, о чем он думает. Он уселся на стальное сиденье в холодной кабине и поднял воротник – моторы ревели немилосердно.

Самолет набрал скорость и исчез в облаках.

Что ж, задание он выполнил. Все прошло гладко. Не зря он считается лучшим палачом Англии.

Самолет несколько раз подряд провалился в воздушные ямы. У Давенпорта все не шли из головы слова Стакфорда о тех, кому удалось улизнуть. Он вспомнил этого Леманна, находившего особое удовольствие в обучении чудовищной жестокости других.

Он плотнее завернулся в пальто. Воздушные ямы были позади. Самолет взял курс на Лондон. Это был хороший день. Задание выполнено превосходно. Никто из осужденных не пытался сопротивляться, когда их вели к виселице. Ни одна голова не оторвалась.

Он был доволен. Впереди – несколько свободных дней. Потом предстояла казнь убийцы в Манчестере.

Он задремал на своем жестком сиденье. Ему не мешал даже рев мотора рядом.

Майк Гарбетт так и не понял, кто был его пассажир.

По ночам он не спал. Его окружали тени. Это началось, когда ему было двадцать два. Сейчас ему исполнилось семьдесят шесть. Он не спал по ночам уже пятьдесят четыре года. Тени всегда были рядом. Ночью ему удавалось поспать, только приняв большую дозу сильного снотворного. Но, просыпаясь, он знал, что тени все равно рядом, хоть их и не видно.

Эта ночь, уже приближавшаяся к рассвету, не была исключением. Тени – или, как он иногда их называл, посетители – всегда появлялись через пару часов после наступления темноты. Только что их не было – и вот они уже рядом, немые белые лица. За много лет он привык к их присутствию. Но он знал и то, что доверять им нельзя. В один прекрасный день они перестанут молчать. И что тогда от них ждать, неизвестно. Набросятся они на него? Начнут разоблачения? Иногда он кричал на них, несколько раз даже принимался бить руками по воздуху, чтобы их отогнать. Какое-то время ему удавалось держать их на расстоянии. Но потом они возвращались и оставались до рассвета. Тогда он наконец засыпал, но всего на несколько часов – надо было идти на работу.