Один на миллион - Моника Вуд

Но мальчик не получил травму. Он, выражаясь его языком, «получил заряд вдохновения». Куин обнаружил птичий корм в знакомом пластиковом ведре. Когда-то оно вмещало пять галлонов смеси, которая пошла на шпаклевку стен в гараже Белль — перед их окончательным расставанием, перед тем, как она превратила его репетиционный зал в склад для растворителей, средств против сорняков и запасных шин. В ведре Куин нашел совок внушительного размера, блестящий и вишнево-красный, веселый, словно реквизит для рождественского спектакля. На соседней полке он заметил еще девять таких же совков. Мальчик был барахольщиком. Невозможно объяснить, почему он собирал какие-то вещи. Накануне похорон Белль пустила Куина в комнату мальчика, но велела ничего не двигать и не трогать. Вот что он насчитал там: птичьих гнезд — десять штук, журналов Old Yeller — десять штук, фонариков — десять штук, свиней-копилок — десять штук, пособий для бойскаутов — десять штук. Там же имелись палочки от леденцов, желуди, катушки от ниток — все аккуратно собрано в комплекты по десять штук. Компьютер один, но к нему десять мышек. Стол один, но на нем десять пеналов. Накопительство, утверждала Белль, это естественная реакция на отсутствие отца, чье внимание утекает, как вода из поломанного крана. «Сам посуди, — однажды сказала она ему, — зачем одиннадцатилетнему ребенку окружать себя этой крепостью из вещей?»

«Затем, что с ним что-то не так», — мысленно ответил Куин. Но в тот скорбный день они осмотрели комнату мальчика молча. Белль вышла первой, а Куин задержался, взял дневник мальчика — блокнот на пружинках, пять на семь, черного цвета — и засунул в карман куртки. Еще девять блокнотов так и остались лежать нетронутыми, запечатанными в пленку.

Куин подтащил мешок с птичьим кормом к кормушкам мисс Виткус, он представил себе, как остальные члены отряда номер двадцать три бодро творят добро, занимаясь куда более интересными делами. Командир скаутов Тед Ледбеттер, учитель средней школы и отец-одиночка, заявлял, что его любимое занятие — ходить в лесные походы, и, судя по всему, он сбагрил мисс Виткус на самого безответного ребенка, который заведомо не стал бы протестовать. Вот она постукивает по стеклу, давая понять Куину, что надо пошевеливался.

Между домом и высокой березой мисс Виткус натянула бельевую веревку в тридцать футов длиной и увешала ее кормушками для птиц. Куин с его ростом не нуждался в стремянке, а вот мальчик, маленький и худенький, как эльф, без нее обойтись не мог. Куин тоже был мелким до одиннадцати лет, а на двенадцатое лето вымахал одним рывком, так что кости ломило и из одежды ничего не годилось. Возможно, мальчик с возрастом тоже вырос бы. Рослый барахольщик. Рослый собиратель странных вещей.

Куин начал со стороны березы; едва он снял крышку с первой кормушки, птицы оживились, запорхали с ветки на ветку, и те закачались. Птенцы, догадался Куин. Все новое за последние две недели он узнавал благодаря аккуратному, правильному, старомодному почерку своего сына. Загадочный плод слабосильных чресл Куина, мальчик, как выяснилось из дневника, замахивался на почетный значок за умение распознавать птиц — «Орел скаутов».

Мисс Виткус открыла окно.

— Они приняли вас за мальчика, — крикнула она, когда птицы спорхнули вниз. — Такая же куртка.

Свежий воздух ворвался в легкие резко и безжалостно. Мисс Виткус наблюдала за ним, свитер топорщился на ее впалой груди. Он ничего не ответил, и она закрыла окно.

Наполнив кормушки и пройдясь газонокосилкой по лужайке, Куин вернулся к дому. Мисс Виткус стояла на пороге, ждала его. Беловатый пух у нее на голове, который и волосами-то не назовешь, напомнил Куину одуванчики. Она сказала:

— После работы я угощаю его печеньем.

— Нет, спасибо.

— Это входит в дежурство.

Пришлось зайти, но куртку он снимать не стал. Куртки у них с мальчиком были, как заметила мисс Виткус, совершенно одинаковые: кожаные бомберы с заклепками, отчего Куин походил на рок-н-рольщика, а мальчик — на суриката, вырвавшегося из капкана. В этой куртке Белль его и похоронила.

Куин ожидал, что окажется посреди кошек и носовых платков, но нет, жилище мисс Виткус было просторным и полным воздуха. На одном конце кухонной столешницы лежала стопка газет, но в остальном он сиял чистотой. Краны над раковиной блестели. Наверняка и участок возле дома когда-то выглядел не хуже, чем у соседей, — ровные дорожки, аккуратные клумбы посреди подстриженных газонов — просто с возрастом у нее кончились силы поддерживать порядок.

На столе две разнокалиберные тарелки, пачка маленьких крекеров в виде фигурок животных, колода карт и уродливые очки для чтения из аптеки. От стульев пахло полиролью с лимонной отдушкой. Он постарался представить, как мальчик чувствовал себя здесь.

— Говорят, вам сто четыре года, — сказал Куин, просто чтобы нарушить молчание.

— И сто тридцать три дня. — Она раскладывала крекеры по тарелкам один за другим, как раздают карты. Молока, похоже, не предвидится.

— А мне сорок два, — сказал он. — Для музыканта все равно что восемьдесят четыре.

— Выглядите старше, — она стрельнула в него искрой зеленоватых глаз.

В своем дневнике мальчик записал, как всегда, без единой ошибки: «Мисс Виткус дает НЕВЕРОЯТНЫЙ заряд вдохновения — она настоящая волшебница, и жизнь прожила просто ПОРАЗИТЕЛЬНУЮ!!!» В дневнике было исписано двадцать девять страниц, повседневная хроника чередовалась с короткими восторженными заметками о мисс Виткус, его новом друге.

— Вам кто-нибудь помогает? — спросил Куин. — Кроме скаутов?

— Меня обслуживает «Еда на колесах», — ответила она. — Я их стряпню расковыриваю и готовлю заново, выходит экономия на продуктах.

Она взяла крекер в виде динозавра.

— Это они привозят вместо десерта. — Она снова взглянула на Куина. — Ваш мальчик говорил, что вы знаменитость. Это так?

— Разве только в своих мечтах, — рассмеялся он.

— Какого рода музыку вы играете?

— Любую, кроме джаза. С джазом в крови надо родиться.

— Как Элвис?

— Именно.

— Ковбойские песни играете?

— Если хорошенько попросить.

— Мне всегда нравился Джин Отри. А как вам Перри Комо?

— Хоть Перри Комо, хоть Джин Отри, хоть «Лед Зеппелин», хоть реклама кошачьего корма. Лишь бы платили.

— Я никогда не слышала Эда Зеппелина, но рекламой кошачьего корма сыта по горло. — Она несколько раз моргнула. — Значит, на все руки от скуки.

— Поденщик, — сказал он. — Надо же зарабатывать.

Она опять взглянула на него.

— И все-таки вы талантливый.

— Я обыкновенный.

Что мальчик наплел ей? Куин чувствовал себя жуком на булавке под лупой.

— С семнадцати лет работаю без передышки.

Она не нашлась, что ответить, и промолчала.