Эксперимент - Дарина Грот

– Соскучился по зиме? – спросила она у валяющегося на кровати Левиафана.

– Да нет, наверное, не соскучился. Но зима нужна, так же как и все остальные времена года. Нужна для смены обстановки, чтобы одно и тоже не надоедало. Нам, и людям, и вампирам, не свойственно прибывать в одинаковой обстановке. Раз в год что-нибудь да обязательно переставится в квартире, поменяется в машине, сменятся пути и дороги. Даже мысли и принципы умеют заменяться на более новые и свежие. И все это между собой так сильно и тесно переплетено, что черт не только голову сломает, пока разберет этот сплетенный бардак, но и еще что-нибудь. Осенью в пятнадцать лет люди режут вены и вешаются, обвиняя непонятно в чем весь мир. Весной в двадцать лет влюбляются и им кажется, что это на всю жизнь. А потом, зимой они понимают, что это была всего лишь мерзкая обманщица-страсть. В тридцать лет они, уже уставшие от бега и спешки, безразлично относятся ко всем временам года, просто хотят получить немного покоя от жизни. В сорок лет люди начинают ценить то, что в юности им казалось глупым и депрессивным. Даже чувства люди стараются менять…и людей, связанных с этими чувствами. Вчера любил, сегодня ненавидит, а послезавтра и не вспомнит о существовании этого человека. И так постоянно, каждый день что-то значительное, иногда не очень, но меняется. Но никто этого обычно не замечает. Все старательно спорят, что ни грамма не изменились, до тех пор, пока не пройдут следующие изменения. Только вот времена года не меняются, каждые три месяца приходится наблюдать одно и то же годами, веками, но упорно верить, что раз зима сменилась весной, значит, что-то изменилось.

– А я вот соскучилась по зиме! – ответила Лилит, снова отвернувшись к окну. – Я сейчас представляю, что вместо огромных и подсушенных листьев, падают пушистые белые снежинки. Я люблю, когда идет дождь или снег. Все вокруг словно замирает и засыпает. А мне хочется выбежать на улицу и подставить руки небу, пытаясь впитать в себя всю его энергию! Сентиментализм…Хочется секса с небом, чтобы оно обняло меня со всей воздушностью и подарило легкость своего бытия. Левиафан, расскажи мне что-нибудь из своего прошлого…

– Ха…Прошлого? – удивился вампир.

– Да. Из прошлого! – подтвердила Лилит, улыбнувшись.

– Лилит. О моем прошлом…нечего сказать. Я был жесток, я убивал, я играл. Между творением гадостей, я учился. Учился всему, что попадалось мне под руку, потому что боялся, что все внезапно кончится, и у меня уже не будет возможности узнать что-то новое. Моя жестокость ослабла за последние сто лет, я стал более наплевательски относиться к различным вещам в жизни. Безразличие остудило мой юношеский запал и пыл. Я скучаю по своей жестокости и по тем временам, когда во мне не было ни капли жалости, ни капли сострадания. Я не знал о многих запретных словах. О том, что существуют «стоп» и «нельзя» я узнал только девять месяцев назад, когда хотел убить тебя и впервые сказал себе «стоп». Раньше я убивал всех, кто попадался под руку, исключая животных. И у меня никогда не получалось убить женщину так жестоко, за исключением пары тройки случаев. Каждая из них купалась в нежности и наслаждении и, умирая, даже не замечала этого. Я все время играл с ними, с некоторыми даже по нескольку дней. Поначалу они казались мне какими-то необычными, а через пару дней я понимал, что заблуждался.

– Ты наслаждаешься своим прошлым, да? – тихо спросила Лилит, подползая к нему на кровать.

– Не знаю, Лилит. Тогда все было по-другому, но я этого не понимал. Я ненавидел людей и убивал их, несмотря ни на что. Сейчас, я понимаю, что те люди были действительно людьми и не заслуживали смерти, в отличие от нынешних. Я должен признать, что наслаждаюсь настоящим.

Лилит усмехнулась и раскинула руки на кровати. Пальцы уткнулись в бок вампира. Он скосил глаза и приподнял уголок губ.

– Да ну это прошлое, Левиафан! Не вороши его, если тебе больно за какие-то поступки. Ты не сможешь их изменить, и ты даже не сможешь их повторить в настоящем или в будущем. Ты знаешь, я бы назвала тебя неудачником, прожить столько лет и разочароваться в них. Тебе должно быть стыдно за потраченное впустую время, но тебе не будет. У тебя навалом этого времени, ты можешь творить ошибку за ошибкой и даже не расплачиваться за них. Но будь осторожнее, Левиафан! Когда-нибудь ты совершишь серьезную ошибку, о которой будешь жалеть до вселенского пожара.

Левиафан усмехнулся и уставился в потолок. «Единственная такая ошибка – так это дать тебе, Лилит, вечную жизнь. Такого промаха я точно не совершу. И буду сожалеть до второго…не знаю, кто там придет, несуществующий бог, инопланетяне, чудища из ада, короче, до второго пришествия. В любом случае, в каждом прожитом веке есть о чем пожалеть. Но этот век будет самым веселым!», Левиафан перевернулся на спину откинувшись на подушки.

Лилит оперлась на локоть, взглянув на лицо. Левиафан лежал с закрытыми глазами. На губах застыла детская улыбка. Его разум провалился в глубины подсознания так внезапно, как будто его пристрелили. Черные брови поблескивали от света. Волосики так ровно лежали, пропуская свет и подпирая друг друга, и в конце брови, они незаметно и плавно срастались в одну тонкую исчезающую черту. Ниже монументально застыли пышные черные ресницы. Они отличались от человеческих. Закрытые глаза человека всегда шевелятся, что-то видя, что-то представляя, тем самым, заставляя двигаться ресницы. Закрытые глаза вампира напоминали лишь глаза мертвого человека в гробу. Мертвая красота одновременно зачаровывала и настораживала. Сам того не понимая, Левиафан провалился в сон.

Лилит коснулась пальцем ровной кожи. «Такого не бывает…не бывает. Возможно ли, что все это долгий и жутко прекрасный сон? Сон кажется бесконечным. И нужно столько храбрости, чтобы принимать его, чтобы хотеть принимать его, зная, что это всего лишь сон. Вся жизнь – сон. Рождаешься и сразу же проваливаешься в него, и бродишь по обрывкам и лабиринтам, до последнего вздоха, до последнего удара сердца…умираешь, а дальше снова просыпаешься. Вокруг ничего нет, все белое и слепит глаза. Хватит задавать вопросы, которые не имеют ответов. Точнее они есть, но их никто не хочет знать, не хватает смелости принять истину и осознать ее. Поэтому лучше представить сон, мечту…Думать, что красота не существует, не верить в любовь, не знать правды, забыть о реальности, о ее существовании в целом. И если ничего не существует, то не существует и зла…получается, все, и хорошее и плохое – сон, собственная выдумка. Но почему же мозг выдумывает столько зла? Хорошее не существует без зла, так же как и зло без хорошего. Взаимная цепь, созданная подсознанием…Но почему такая стандартность? Почему курить – это плохо, а ходить в кардигане – хорошо? Почему выращивать коноплю – плохо, а юкку – хорошо? Почему убивать животных – плохо, а носить их меха – хорошо? Кто придумал все это? Почему мы должны подчиняться этим правилам? Может все, что мы делаем – все плохо, а все, что не делаем – хорошо? В любом случае, мне хватает храбрости, чтобы сознаться себе в том, что плохие вещи нравятся мне больше, чем хорошие, особенно по отношению к Левиафану. Он – мое зло, и ему это нравится. Мы с ним в этом очень похожи. К сожалению или к счастью, мы делаем только плохие вещи, и больше ничего. Если когда-то была возможность сделать что-то хорошее, то мы просто делали вид, что не заметили ее, мы сделали как и все люди. Мы все знаем, что «хорошо» существует и пусть даже во снах, но «хорошо» никому не нравится. Жить с «плохо» намного удобнее и комфортнее. Да и какая разница, если все это сон. Никто не воспринимает в серьез то, что творит сам. Когда-нибудь мы проснемся, вздохнем с облегчением и все исчезнем, даже не замечая этого. Так что, буду творить зло, пока сплю!»