Златоуст и Златоустка - Николай Гайдук

2

Избушка на курьих ножках из-под земли возникла на закате – в розоватом тумане. Могучими куриными ногами, похожими на лапы слона, избушка напропалую пошла по высоким папоротникам, орхидеям, оставляя за собою чёрные следы, пахнущие падалью и смрадом. По замшелой старой крыше избяной изредка постукивали бананы, кокосы, срывавшиеся с деревьев, за которые избушка задевала то задом, то передом. Врассыпную разбегались, но не успевали убежать и погибали под куриными ногами: гигантские муравьеды, жуки, лягушки, ящерицы, змеи. Перешагивая через деревья, поваленные старостью, через камни, одетые в зелёную замшу сырого мха, избушка оказалась на поляне, посреди которой стояла яблоня – её с трудом взрастил, взлелеял Кузнецарь. Боковые ставни избушки приоткрылись, она повернулась и, двумя стеклянными глазищами посмотрев на яблоню, подошла к ней и зачем-то повалила, растоптала. Красные и жёлтые, зелёные с червонною подпалиной – яблоки градом покатились по траве, по камням, захрустели под куриными ногами, на которых сверкали стальные острые когти, похожие на якоря от громадного парохода. Вдохновенный Кузнецарь в этот час творил при помощи своей старинной магии – на задворках кузницы ходил кругом железной фигуры Старика-Черновика. В руках у мастера блестела склянка с живой водой. Только что он окроплял фигуру и прошептал молитву «Воскрешения». И вдруг услышал, как застонала и охнула яблоня, переломившись, – яблоки разноцветным градом полетели.

«Ладно, хоть успел!» – промелькнуло в голове кузнеца.

Дверь избушки со скрипом открылась. На поляне появился Воррагам в чёрных очках, в чёрном фраке и в чёрном цилиндре. Господин Бесцеля, обвешанный оружием, старчески покряхтывая, вышел на поляну. А вслед за ними два каких-то полуголых папуаса – аборигены с ближайших островов.

Кузнецарь, не теряя хладнокровия, разглядывал гостей. За несколько лет, покуда не виделись, Воррагам почти не изменился, а вот Бесцеля заметно сдал – густопсовая причёска полиняла и осыпалась; одежда, разрисованная в духе боевиков и детективов, сильно поистёрлась – видно, плохо дело шло в издательстве, или где он теперь подвязался.

– А где хлеб-соль? – прокаркал Воррагам. – Хреновастенько встречаешь гостей!

– Зато хорошо провожаю! – сказал кузнец и посмотрел на молот, возле которого уже стояли два папуаса.

У Воррагама был соблазн забросить книгу и натравить аборигенов, чтобы тут же связали кузнеца по рукам и ногам. Но этого делать нельзя было ни в коем случае. Толстый Том, скотина, может настучать хозяину, за ним такое водится. И Воррагаму – хочешь, не хочешь – пришлось исполнять дурацкий обряд, который никто из нечестивцев никогда, наверное, не исполнял. Воррагам сунул книгу под нос этому несчастному «писсателю» и спросил, не хочет ли он точку поставить в названии.

Странно было то, что «писсатель» ничуть не удивился, будто знал и ждал именно этого предложения. И уж совсем было странно, дико и необъяснимо то, что «писсатель» сделал в следующую минуту. Он взял своё старое детище, горько усмехнулся, глядя на название и, наклоняя книгу от себя – от сердца – поставил точку так, что Воррагам разинул рот и чуть глаз не выронил. Толстый Том, заметив замешательство, подошёл, посмотрел на установленную точку и обрадовался.

– О кей! – Он решительно сделал отмашку. – Аборигены!

Берём на цугундер!

Сверкая кольцами, продетыми в ноздри и уши, аборигены подскочили, связали по рукам и по ногам Кузнецаря, который даже не думал сопротивляться, хотя его недюжинная сила, умноженная яростью, могла бы тут всех разметать.

Опомнившись, Воррагам заговорил, вращая тросточку перед собой:

– А ты почему такой смелый? Амриту пил на небесах? Надеешься на бессмертие?

– Нет. Я выпить хочу свою горькую чашу.

– Похвально! – И Воррагам стал командовать, причём говорил не по-русски. Покорно подчиняясь, кланяясь при каждой команде, папуасы быстренько обследовали кузницу, притащили доспехи, копья, меч и какую-то шкатулку с позолоченными и посеребренными перьями, откованными в большом количестве.

– И на фига они тебе? – Бесцеля брезгливо поморщился, разглядывая перья. – Ты же давно завязал с этим делом. Семьяни ном примерным заделался. А где, кстати, детки? Где баба? Спрятал? Ну, ничего, мы найдём! – Толстый Том, сопя и перхая, стал рассматривать разнокалиберные перья; тут были и вполне нормальные, годные для писанины, и такие, которые могли бы служить остриём для копья.

И вдруг Воррагам хохотнул своим вороньим скрипучим горлом и что-то сказал аборигенам, которые метнулись исполнять команду.

– Вначале было Слово и Слово было Бог? Кажется, так говорится в вашем священном писании? – Воррагам ухмыльнулся от мысли, внезапно его поразившей. – А ты хотел быть вровень с Богом, да?

– Ты хоть и в чёрном, Анатас, да не похож на священника, я перед тобой исповедоваться не буду.

Это спокойствие духа и твёрдость подспудно раздражали Воррагама – хотелось увидеть врага на коленях, облитого слезами, измазанного соплями.

– Значит, ты хотел быть вровень с Богом? – Глядя куда-то на гору, Анатас поправил чёрные очки. – Сейчас ты будешь вровень. Эй, папуасы! Берите перья, те, что потолще, молотки берите!

– А чо мудрить? – В руках Бесцели заблестели два ствола. – На фига нам делать из него героя-мученика? Тоже мне Исусика нашли…

– Спрячь! – приказал Воррагам. – Причём тут Исусик?

Книжки, дядя, надо не только издавать, но и почитывать.

– Да что вы говорите? – ехидно удивился Толстый Том. – Ну-ну, и что ты вычитал?

– А то, что распятие было всегда настолько жуткой и унизительной казнью, что его применяли только в отношении рабов или бунтовщиков. – Воррагам тросточкой потыкал в сторону приговорённого. – А этот хрен моржовый? Кто он такой?

– Раб! – согласился Толстый Том, изумлённый поворотом дела. – Бунтовщик! Предатель! Переметнулся на ихнюю сторону. Сука. И все деньги со счётов моих забрал. Такого не то, что распять – живым на куски надо резать!

Аборигены притащили крепкий свежий крест, имевший поначалу шестиконечную – православную – крестовину. Однако Воррагам приказал обрубить крестовину, обкорнать до того, чтобы она заимела Т-образную форму, так называемый разбойничий крест; в Древнем Риме восставших рабов распинали на подобных крестах.

Бесцели эти приготовления казались театральными.

– Какого чёрта! – зарычал он, вынимая финку. – Давай лучше порежем на куски!

– Можно, конечно, и порезать, сырым сожрать или зажарить, но… – Воррагам тросточкой потыкал в сторону избушки на курьих ножках. – Разве ты не слышишь глас народа? Глас народа надо уважать!

И только тогда приговорённый обратил внимание: около избушки на курьих ножках столпились какие-то люди, звери, черти рогатые, домовые и лешие. Сначала он подумал, что это нечисть, а потом как будто варом обварило. Бывший Король Мистического мира стал узнавать своих «детей» – многочисленных литературных героев, среди которых кого только не было. Когда-то «папаша» играючи убивал этих «детей», насиловал, резал, в петлю заталкивал, бросал под колёса поездов и машин. И вот пришло возмездие.