Горбачев. Его жизнь и время - Уильям Таубман

Разъяренные делегаты потребовали, чтобы реформаторы из Политбюро, такие как Яковлев и Шеварднадзе, лично ответили за свои ошибки. Хотя изначально была договоренность, что члены Политбюро будут председательствовать на заседаниях по очереди, Горбачев настоял, что проведет все сам, несмотря на то что на съезде консерваторы громили его команду. Проблемы преследовали его не только на встречах съезда. Черняев писал: “Прошли времена, когда в перерывах на него наваливались десятки, сотни людей, ‘допрашивали’, делились, спорили, хотели знать его мнение, просили о чем-то…” Теперь он выходил в коридоры один, сопровождал его только телохранитель. Черняев признавал, что Горбачева было жалко, и от этого было ужасно на душе, однако его “жалели уже публично, в газетах и на телевидении”[1775]. На протяжении всего съезда Горбачев ложился спать поздно, поскольку постоянно планировал свои дальнейшие шаги. Заключительное слово он прорабатывал до четырех утра. Раиса Максимовна вспоминала, как ее муж признался журналистам: “Не мог спать, и во сне идут баталии”[1776].

Несмотря ни на что, Горбачев считал съезд своей победой. Он вновь был избран главой КПСС, хотя почти четверть делегатов проголосовала против. Его кандидат на пост заместителя генерального секретаря, лидер украинской компартии Владимир Ивашко выиграл у Лигачева, но впоследствии Горбачев пожалеет о своем выборе. Съезд также одобрил его внешнюю и внутреннюю политику, пусть и формально. Президенту удалось провести своих кандидатов в Политбюро и ЦК, из которых ушли давние их члены. Одни подали в отставку, заявив, что для них важнее сохранить верность стране, а не партии (к примеру, Яковлев, Шеварднадзе и Рыжков), других сместили, как Лигачева. Хотя сторонники жестких мер отныне имели возможность открыто противостоять Горбачеву, они не смогли нарушить партийную дисциплину. Яковлеву большинство новых членов ЦК казались не решительными реформаторами, а “мертвыми душами”[1777]. На самом деле наибольшую выгоду из съезда извлек Ельцин – он показательно и победоносно покинул зал заседаний.

Ельцин сделал то, что Горбачев отказывался делать, – ушел из партии, чтобы всецело встать на сторону демократов. Советский лидер признал, что речь Ельцина в поддержку реформ стала одной из сильнейших подобных речей на съезде и что во многом она перекликалась со взглядами президента. Однако 12 июля Ельцин заявил, что как председатель Верховного Совета РСФСР должен отвечать перед русским народом, а не КПСС. После он по центральному проходу направился прочь из Кремлевского дворца съездов под крики и свист депутатов. Позднее его уход из зала показывали по советским телеканалам, и Ельцин вышел из своего кабинета, чтобы увидеть это на единственном большом экране в здании. По словам очевидца, его лицо было напряжено, он не замечал никого и ничего вокруг – “ему важно было увидеть себя со стороны. Как только картинка сменилась, он так же молча, ни на кого не глядя и ни с кем не здороваясь и не прощаясь, вернулся в кабинет”[1778].

В 1990 году самые приятные для Горбачева события пришлись на несколько недель в конце июля и начале августа. Он был близок к эйфории, поскольку полагал, что нашел способ удержать Союз от распада – реформировать экономику, которая до этого практически не реагировала на его инициативы. К тому же разрабатывать данное решение должна была политическая коалиция – Горбачев и Ельцин совместно, дело по тем временам невиданное.

Государственную комиссию по экономической реформе возглавил заместитель премьер-министра Рыжкова, экономист Леонид Абалкин – Рыжков любил подчеркивать, что в его правительстве работают не только бюрократы, но и академики. В декабре предыдущего года комиссия представила три пути перехода к рыночной экономике: “эволюционный”, “радикальный” и “умеренно-радикальный”. Каждый, кто когда-либо сталкивался с бюрократической машиной, понимает, что первые два подхода были разработаны для того, чтобы был одобрен третий. Так и случилось на Съезде народных депутатов СССР, состоявшемся в декабре 1989 года, а весной Рыжков представил более детальный план, в котором Горбачев вновь усмотрел попытки премьер-министра дерадикализировать экономические реформы. С другой стороны, Горбачев и сам не знал, что делать. Впоследствии он вспоминал, как “отпетые рыночники” настаивали на решительном переходе к рыночной экономике, однако оставляли себе пути к отступлению, говоря об опасности слишком быстрого перехода. Руководители предприятий также предостерегали против радикальных шагов. На заседаниях Президентского совета и Совета Федерации 14 апреля и 22 мая ничего не решилось. Экономика страны продолжала рушиться. “Если мы не продумаем, как защитить потребительский рынок от еще большего разрушения (а он уже у нас почти разрушен), – предупреждал он 22 мая, – то я скажу, что тогда взорвем народ”[1779].

В конце июля появился шанс спасти ситуацию. Круглолицый 38-летний экономист Григорий Явлинский работал заместителем премьер-министра в правительстве Ельцина и поддерживал рыночные реформы. Он подошел к экономическому советнику Горбачева Николаю Петракову и призвал объединить усилия экспертов из окружения двух лидеров – вместе заниматься переходом к рыночным отношениям. Петраков и Явлинский подготовили письменное предложение и на следующий день показали его Горбачеву. Президент был поглощен другими проблемами и сначала бегло просмотрел послание, но затем вчитался в него и с явными признаками радостного оживления спросил:

– Где этот парень?

– Он сидит у себя на работе, – ответил Петраков.

– Где он работает? …Зови его скорее.

Явлинский моментально прибыл в Кремль. Горбачев быстро на все согласился. Формирование новой команды, которая выработает план по переходу к рыночной экономике, позволило бы ему наладить контакт с Ельциным и республиками, уставшими от централизованной системы правления. Подобный шаг станет ударом по Рыжкову, однако Горбачев был уверен, что сможет склонить премьера на свою сторону. Явлинский взял на себя миссию уговорить Ельцина, который в тот момент отдыхал в Латвии на берегу Балтийского моря. Ельцин долго колебался, но в итоге согласился принять примирительный звонок Горбачева. Петраков записал реакцию главы СССР: “Он выглядел радостно возбужденным, как шахматист, нашедший удачное продолжение, казалось бы, уже проигранной партии”.

Следующим шагом стало непосредственно создание команды, которая обязалась к 1 сентября разработать экономическую программу. Черновик соответствующего поручения Горбачев подписал 27 июля, не внеся ни единой поправки, что было для него нехарактерно. Ельцин тоже был готов запустить этот проект. Но Горбачев решил, что подписать документ также должны Рыжков и премьер-министр Ельцина Иван Силаев. Беда состояла в том, что Ельцин и Рыжков не просто не совпадали во взглядах – они ненавидели друг друга так же люто, как Горбачев и Ельцин, если не больше. Явлинский вновь отправился в Латвию и убедил своего начальника пойти и на этот шаг, а подписи Рыжкова под документом все не было. Горбачев улетел 30 июля в отпуск на Черное море, а Рыжков уступил и подписал поручение только два дня спустя[1780].