Мемуары Дьявола - Фредерик Сулье

– Каждое слово, что касается меня, и каждое – что касается вас? – с издевкой спросил Густав.

– Сударь, – вскричал Луицци, который в своем порыве забыл, что письмо господина де Марея было оскорбительным и для него тоже, – подобная наглость требует сатисфакции!

– Значит, господин барон желает иметь две дуэли вместо одной, – хладнокровно заключил Густав. – Что ж, извольте. Я не стану вам перечить и буду первым или вторым, как вы того пожелаете.

– Я не дерусь с людьми вашего сорта, – презрительно заявил барон, – я гоню их вон.

Густав побледнел, но сдержался и продолжил:

– Минуточку, будьте любезны. Вы будете драться, господин барон, и поскольку мы одни, то можем говорить открыто. Вы прекрасно знали, кто я такой, когда давали мне рекомендательное письмо к госпоже де Мариньон. Я был для вас орудием маленькой мести, орудием, которое сегодня вы хотите выбросить на улицу, но нет, не выйдет, мой дорогой барон. Мой титул знатнее вашего. Мое состояние почти так же велико, как ваше, поскольку я выиграл процесс и стал законным наследником покойного маркиза де Бридели: сегодня я безусловный маркиз де Бридели и не потерплю, поверьте мне, никаких оскорблений и нападок так же, как не терпел их тогда, когда был комедиантом Густавом, незаконнорожденным сыном Эме Зефрина Гангерне и Мари-Анн Гаргаблу, в девичестве Либер.

Произнося эти слова тихим, но твердым голосом, Густав приблизился к Луицци, глядя на него с угрозой.

– Все это не заставит меня забыть, – холодно возразил барон, – что вы обязаны своим титулом и состоянием низкому мошенничеству.

– Которое вы находили забавным, когда оно служило вашим интересам.

– В конце концов, чего вы хотите, сударь?

– Сейчас скажу. Наше дело общее, в сложившихся обстоятельствах мы не можем разделить его. Господин де Марей не может безнаказанно распространять подобные обвинения против вас и против меня. Или же я буду драться с ним, клянусь вам, я сумею его заставить, и тогда вы будете моим секундантом, или же вы будете драться с ним, и тогда я сыграю роль секунданта.

– Нет.

– Берегитесь, – произнес Густав с хладнокровием человека, для которого дуэль так мало значит, что он не способен точно просчитать ее результаты. – Если вы откажетесь быть моим секундантом, а я доведу это до сведения господина де Марея, то тем самым докажете, что действительно сделали то, в чем он вас обвиняет, если же вы согласитесь, то создадите впечатление искренней убежденности в собственной правоте и подтвердите по-человечески то, что теперь установлено законом и неоспоримо, и примете меня таким, каким я есть ныне.

Луицци задумался и вдруг произнес:

– Возможно, вы были бы и правы, если бы не забыли, что речь идет о мошенничестве, которое одинаково бесчестит как господина законного маркиза де Бридели, так и господина комедианта Густава.

– Будет вам, – прервал его Густав, – я был освобожден от обвинения в мошенничестве без суда, и не вам об этом вспоминать, не вам, человеку, который избежал наказания за убийство только потому, что его признали сумасшедшим.

– Как, – ужаснулся Луицци, – вы знаете?

– Господин Нике был нотариусом семейства, которое подало на меня жалобу.

– А господин Барне?

– Сударь вы мой, мне стало обо всем известно благодаря самому необыкновенному случаю. Клянусь вам, это престранная история.

– И вы полагаете, мне нелюбопытно ее узнать?

– Да, полагаю. Вы знаете мою тайну, я захотел узнать вашу, и я ее сохраню.

Луицци опять задумался, затем сказал:

– Я принимаю ваше предложение, но при одном условии: я должен драться первым с господином де Мареем.

– Это ваше право.

– Теперь нужно найти второго секунданта.

– Что вы думаете о господине Анри Донзо? Кажется, я видел его в вашей гостиной.

– Вы с ним знакомы? – удивился Луицци. – А, понимаю, вы, наверное, видели его в Тулузе, когда были там с Гангерне.

– Совершенно верно.

– Нельзя, – сказал Арман, – завтра он женится на моей сестре.

– На вашей сестре! – вскричал маркиз с искренним удивлением, которое барон тут же истолковал следующим образом: – Да, мой милый сударь, на моей сестре, на дочери моего отца, как вы – сын Гангерне.

– И вы отдаете ее за Анри? – Густав никак не мог оправиться от изумления, но добавил презрительным тоном: – У него же нет ничего – ни положения, ни имени, ни семьи.

– Не каждый день продаются отцы-маркизы! – Луицци был весьма шокирован бестактностью Густава.

Маркиз принялся хохотать и заметил с восхитительной самоуверенностью:

– Не правда ли, я прекрасно играю мою роль!

– Могли бы обойтись со мной без игры, – проворчал барон, – у нас есть другое дело. Я отправлюсь к приятелю, которого попрошу быть вторым секундантом. Моя сестра и Анри не должны знать, что происходит. Извольте вернуться в гостиную, и, кстати, поскольку вы знакомы с Анри, вам придется объяснить ему, откуда взялся ваш титул.

– О, на этот случай у меня есть восхитительная байка про потерянного сына.

– Хорошо. Скажите им, что письмо господина Барне вынудило меня срочно уйти. Примите секундантов господина де Марея и договоритесь с ними о встрече на завтра на семь часов. Бракосочетание в мэрии назначено на десять, венчание в церкви – на одиннадцать. Все при закрытых дверях, насколько это возможно. Если удача окажется на моей стороне, мы вернемся еще до десяти, если нет – вы передадите моей сестре письмо, которое оправдает мое отсутствие, и церемонии пройдут без меня.

– По рукам, – согласился маркиз.

Луицци написал коротенькую записку Косму и вышел. Густав немедля возвратился в гостиную. Анри тут же подошел к нему и увел под тем предлогом, что хочет показать ему новые апартаменты, которые приготовил для новобрачных барон; Жюльетта и Каролина остались одни.

Все прошло так, как запланировал Луицци: секунданты господина де Марея договорились с Густавом о встрече на следующее утро.

Когда барон вернулся домой, нотариус уже прибыл, оговоренный час зачтения брачного договора давно миновал. Присутствовали только Жюльетта, Густав и новобрачные, поскольку Луицци хотел, чтобы как можно меньше народа услышали болезненные для сестры слова: отец и мать неизвестны.

Луицци передал Анри сумму, которая принадлежала ему согласно договору, а также вручил ему портфель, содержавший приданое его сестры, сказав, что согласно обычаю, принятому в их семье, требует расписки.

Анри удивился подобной предосторожности и не стал скрывать своих чувств от Луицци.

– Дела следует делать аккуратно, – мило улыбнулся Луицци, – у меня есть на то причина, о которой я, надеюсь, сообщу вам завтра лично и которая обязывает меня поступать столь пунктуально.