Вещий князь: Ладожский ярл. Властелин Руси. Зов Чернобога. Щит на вратах - Андрей Анатольевич Посняков

родины, от косматого Харальда. Он уже подчинил себе почти всю страну, от Трендалага до Вика… Многих выгонит. Ты знал когда-то Рольфа Пешехода?

– Лично не знал, но слыхать о нем приходилось.

– Так вот, Харальд изгнал Рольфа из Норвегии, обвинив его в кражах скота. Рольф сильно обиделся и рыщет с верной дружиной вдоль побережья.

Хельги покачал головой. Честно говоря, далекие норвежские дела тревожили его гораздо меньше, чем события в Гардаре. Еще бы…

– Харальд поклялся не стричься, пока не покончит со смутой.

– Покончит, – улыбнулся князь. – Харальда поддержат ремесленники, купцы, бонды… А несогласные уйдут в морские конунги. И мне снова станет жаль Англию, Ирландию и побережье алеманов и франков… Правда, сейчас я озабочен не тем. Худые вести идут с Ладоги.

– Я знаю, ты говорил. Нужно идти походом.

– Да… Но часть дружины настроена воевать с ромеями! Их можно понять – добычи там куда больше. Может быть, обождать с Ладогой до зимы?

Сельма нахмурилась.

– Думаю, не стоит. Если друид вновь начал вредить тебе, то время будет работать на него. Откуда ты знаешь, что он сейчас не в ладожских землях и не мутит там народ?

– Не знаю, – кивнул князь. – Но предполагаю. Однако ты зря называешь его друидом. Это лишь бледная тень того, что было. В прямом столкновении он неминуемо проиграет. Да и так – ну на что он сейчас способен? Проникать в чьи-то души – и то лишь краем, на время?

– Ты так уверенно говоришь…

– Я – Тот, кто знает. К тому же я чувствую послание Магн.

– Магн? – Сельма вопросительно вздернула брови.

– Магн дуль Бресал, девушка-жрица, которую когда-то смертельно обидел друид. С тех пор она мстит ему, как может.

– Так она сейчас где? В Ирландии?

– Нет. Намного, намного дальше…

Хельги улыбнулся и посмотрел в окно. Бушевал ветер, гнал по небу низкие зловещие тучи, грохотал гром, и молнии сверкали грозной ослепительной синевою.

– Красиво как! – восхищенно произнес князь.

Сельма кивнула:

– Мне тоже нравится это буйство Перуна!

– Перуна? – Хельги усмехнулся. – Ты назвала славянского бога и даже не вспомнила о родном громовержце Торе!

– Знаешь, я уже начала забывать наших богов, – взяв мужа за руку, призналась Сельма. – Мне кажется, они слишком кровавы… Здешние проще, добрее, хотя и не менее могущественны.

– И им начинают приносить кровавые жертвы… Частые жертвы, чего раньше не было.

– Друид?

– Может быть… Хотя мало ли амбиций у местных волхвов? Друид немощен, от него осталась лишь черная душа.

– Все равно. – Княгиня вздохнула. – Знаешь, есть такая местная поговорка – капля камень точит. Сегодня в одном месте мятеж, завтра в другом недовольство, потом вдруг хватишься – и нет уже власти. На твоем месте я бы не откладывала поход в Ладогу. Лучше прижать змею сразу, иначе поднимет голову и высунет ядовитое жало.

Хельги повернулся и, заключив супругу в объятия, крепко поцеловал ее в губы.

– Хочу сказать тебе, Сельма… Ты очень умна.

– Можно подумать, раньше ты этого не знал?

Князь тихонько рассмеялся:

– Знал, конечно… Но, признаться, не думал, что из тебя выйдет такая хорошая правительница!

– Идем спать, – пряча довольную улыбку, прошептала женщина.

– Спать? – Хельги подмигнул ей. – А может быть, займемся чем-нибудь поинтересней?

Гром гремел, и молнии сверкали над Киевом, над Почайной, над Глубочицей и Притыкой, над могучим Днепром. Наконец пошел дождь, захлестал тугими струями по крышам на Подоле, на Копыревом конце и Градце, на пристани и Щековице. К утру ливень разошелся настолько, что стражники на воротной башне перестали пристально вглядываться вдаль, все равно – ничего не было видно. В это самое время к дальним мосткам у впадения Глубочицы в Притыку, невидимый из-за начавшегося ливня, быстро приближался челнок, небольшой, но вместительный и крепкий. По узорчатой изукрашенной корме, рогожке, надежно прикрывающей дно, тщательно выделанным веслам видно было, что владелец суденышка немало им гордится. Несмотря на дождь, он продолжал грести, пока не оглянулся, приложив руку к глазам. Повернул к берегу, пошевелил рогожку.

– Вставай, человеце!

Из-под рогожки проворно выбрался старец – седой, но еще вполне крепкий и сильный. Старец был в обычной одежке смерда – пестрядинная рубаха, кожушок из овчины, лапти, сермяжная сума за спиною. Только глаза смотрели не по-крестьянски пронзительно, недоверчиво, иногда вспыхивая злобой. Седая всклокоченная борода, длинные, мокрые от дождя космы, серьга в виде мертвой головы в левом ухе, на шее, под рубахой, спрятано от нескромных взглядов серебряное ожерелье – давно это ожерелье приметил владелец челнока, но не расспрашивал – заплатил старик щедро. Да и как не заплатить – почитай, с самых верховий плыли.

– Глубочица, господине, – обернулся к старцу челночник, обычный, себе на уме, мужик, не молодой и не старый, с каштановой бородой, не короткой, не длинной, в круглой кожаной шапке и плаще, подбитом лисьим мехом.

– Храни тебя боги, довез-таки! – Старец скривил губы в улыбке, однако глаза смотрели холодно, строго: – Сколь я тебе доплатить обещал, друже?

– Две ногаты, – насторожился челночник.

– На вот тебе три – за дождь да за то, что быстро доставил.

Старик склонился над котомкой, развязал.

– Проверь, хорошие ли монеты?

Челночник наклонился… И, получив удар узким ножом в сердце, упал в реку. Вытерев об рогожку нож, старец убрал его обратно в котомку, выбравшись на мостки, отпихнул челнок, и тот медленно поплыл по течению в Почайну – реку и дальше, в Днепр…

Старик довольно осклабился – пока все складывалось как нельзя лучше. Теперь бы отыскать кой-кого, о ком говорил Чернобог. В самом деле, хватит сидеть в лесах, когда можно потихоньку захватить и власть, и богатство. Сам то Чернобог отправился поднимать мятеж в далеких северных землях – в Ладоге, а ему, волхву Лютонегу, наказал все сделать, чтобы задержать отплытие княжьей дружины как можно дольше. Лучше бы, говорил Чернобог, чтоб дружина Вещего князя вообще пошла б на Царьград, но всякое может случиться – уж больно хитер князь. Про княжью хитрость Лютонег уж и сам знал, без старого своего дружка Чернобога, – все хуже становилось волхвам, все меньше жертв получали древние боги и, соответственно, все меньше баловали своих жрецов вниманием и помощью. Помнил Лютонег еще старые времена, когда слово волхва куда как круче княжьего было, не то что сейчас. И ведь распалил его Чернобог, поманил властью, вот и обещал Лютонег-волхв сделать для него в Киеве все, что возможно. Да ведь и заплатил Чернобог вперед щедро! Куда как щедро… Можно, конечно, было б его и кинуть, да – про то знал Лютонег – оставались еще в лесах да