Белки в Центральном парке по понедельникам грустят - Катрин Панколь

История Юноши и Кэри Гранта в воображении Жозефины распухала с каждым днем. Иногда до того, что прямо распирала голову, — и тогда ей непременно нужно было выйти из дома, пойти погулять, выпустить пары: слова, чувства, обстановка, ситуации, звуки, запахи… Такой кавардак!

Она подхватывала поводок Дю Геклена, и они принимались бродить по парижским улицам.

Жозефина шла быстрым шагом, так ей живее думалось. Дю Геклен трусил впереди, прокладывал путь, оттеснял прохожих.

Она шагала, шагала, и все становилось на место. Как на сцене в театре. Она — главный режиссер.

Слева в уголке — Юноша. Какое дать ему имя, она еще не придумала. Он представлялся ей неловким, зажатым, в вязаном темно-сером свитере, белой рубашке и темно-синем галстуке, в длинных фланелевых брюках того же цвета, что и свитер. Нос в прыщиках, лоб блестит, на подбородке пробиваются тонкие волоски. Глаза у него бледные, почти бесцветные. Он корчится, не знает, как повернуться, тушуется. Все у него наперекосяк.

Мсье и мадам Буассон — родители Юноши. Холодные, строгие, они преисполнены спокойного эгоизма, как все, кто никогда не задается вопросами и просто сидит не двигаясь, пока жизнь проходит мимо.

Их квартира — декорации. В застекленном серванте заперты бокалы для шампанского, на полу ковры, но скользить на них по паркету запрещено. Поднос с бутылками для аперитива подается только по воскресеньям, когда в гости приходят друзья или родственники. Особая подушечка — мадам Буассон подкладывает ее за спину, чтобы было удобно сидеть. И большой радиоприемник, по которому дома слушают, чем живет остальной мир: выступления де Голля, первые президентские всенародные выборы, окончание войны в Алжире, смерть Эдит Пиаф, пародия на де Голля в исполнении Анри Тизо, благословение папы Иоанна XXIII, победа Эдди Меркса в «Тур де Франс», сооружение Берлинской стены, первый чернокожий студент в американском вузе, предоставление женщинам права работать без согласия мужа…

Юноша понимает, что мир вокруг меняется, хотя дома у него все по-прежнему. Буассоны кивают: да, все летит в тартарары, мир трещит по швам, где это видано, чтобы женщины сидели в конторе? А за детьми кто будет смотреть?

Ее Юноша не такой, как Буассон. С каждым днем он все меньше на него похож. Он обрастает деталями, становится больше, значительнее. Жозефина прибавляет ему упругости, смелости, любознательности, щедрости, какая присуща людям, жадным до знаний. Поступать он теперь готовится не в Политехническую школу, а в Сорбонну на истфак. Она наделяет его собственными страхами, комплексом неполноценности, неуклюжестью. Как она, он то и дело краснеет, запинается, сбивается…

Там же, в уголке рядом с Юношей, держится Женевьева. Жозефине она очень нравится. Чтобы одеть ее, она листает старые журналы «Моды и выкройки», затягивает ее кудряшки в прическу или накручивает на бигуди, удаляет ей волоски над верхней губой, подбирает походку… Но Женевьева по-прежнему робкая, неловкая, невзрачная.

В правой части сцены — Кэри Грант и его мир. Его родители. Отец пьет, горланит по пабам и лапает девиц. Это грубый краснорожий мужлан, от которого по вечерам после работы несет нашатырным спиртом, а пальцы у него изъедены химикатами. Мать, наоборот, — изящная, аристократичная, с пышными кружевными воротничками, с тонкими длинными пальцами. Она зябко кутается в узорчатую кашемировую шаль и жалуется, что под конец месяца вечно не хватает денег. Откладывает каждую монетку, чтобы оплатить сыну уроки фортепиано и сделать из него джентльмена. Она обучает его хорошим манерам. А отец учит сквернословить. Когда родители по вечерам ругаются, Кэри забивается под стол и затыкает уши. Он уверен, что это все из-за него, это он виноват, что они ссорятся. А если отец вечером вообще не приходит, он думает, что тот умер, и плачет в подушку. С одной стороны — надежды матери. С другой — отцовский нажим: он требует, чтобы сын дрался по барам и вырос настоящим мужчиной. Кэри не знает, что ему делать, кто он такой. В нем уже два разных человека… К этому Жозефина прибавляла унылую бристольскую морось, набережную, куда Кэри ходит по вечерам смотреть на суда. Они отплывают в далекие моря. Он мечтает об Америке. Иногда на борт поднимаются знаменитости. Как-то ему даже случается увидеть Дугласа Фэрбенкса: тот отправляется в Голливуд.

Когда Кэри вырастет, он тоже будет сниматься в кино!

Жозефина купила четыре блокнота-молескина, каждый по двести сорок нелинованных страниц. Один — для Кэри Гранта, второй — для Юноши, третий — для второстепенных героев и последний — для общих заметок. Еще она скупила все, какие нашла, книги о Кэри Гранте. В них она подчеркивала желтым маркером детали, которые пойдут в роман, зеленым — его слова, розовым — перипетии его биографии. Она завела картотеку, проверяла ее и приводила в порядок. Она запиралась у себя и часами работала, работала…

Кабинет у нее выглядел как столярная мастерская. Все инструменты на месте: компьютер, карточки, белая бумага для записей, черные блокноты, авторучка, карандаши, степлер, точилка, ластики, ножницы, фотографии и радиоприемник, настроенный на станцию «ТСФ-джаз». Музыка — это для Дю Геклена. Он лежал под столом, обернувшись вокруг ножки и уткнувшись головой ей в ноги. Если звонил телефон, раздраженно приподнимал голову: опять беспокоят!..

Персонажи обретали плоть, а вместе с ними потихоньку вырисовывался и сюжет.

Но нужно было оставаться терпеливой, не торопиться, дождаться, чтобы все устаканилось. Пусть тишина — или то, что представляется тишиной, — заполнит пустоты. Порой ей не терпелось… Но скоро, скоро все будет готово. Персонажи уже закончены, одеты с головы до ног, декорации на месте, можно давать первый звонок.

И тогда начнется рассказ.

— Ну что? — раздался в трубке голос Гастона Серюрье. — Июнь на дворе. Подвигается ваша книга?

— Закладываю фундамент, — отвечала Жозефина.

Было утро. Гортензия и Зоэ пошли по магазинам и прогуляться. Она попросила, чтобы они до пяти не возвращались. «Или хотите — возвращайтесь, но меня не трогайте и не лезьте с разговорами, мне надо работать!»

— Когда можно почитать?

— Ох, до этого еще далеко! Я пока только леплю персонажей.

— Но сюжет-то у вас есть?

— Есть. И этот, я уверена, никуда не денется.

На днях ей снова попались те две толстухи на улице, и она по-прежнему считала, что из этого вышел бы отличный рассказ. Но пока она их не трогала. Мать в крепдешиновой блузке с глубоким вырезом на широкой груди, с неизменной ярко-красной, как эмаль, губной помадой, дочь в темно-синем габардиновом костюме, который сидел на ней плотно, как зимняя куртка. А можно, мысленно спохватывалась Жозефина, можно вставить их в роман. Как родственников Юноши. Да, точно! Толстуха тетка и толстуха кузина, которые приходят обедать по воскресеньям… Юноша смотрит на них с тревогой. А вдруг родители тоже вот так заглотят его живьем?.. Да, из этого можно сделать параллельную историю.

Она сделала пометку в блокноте «Общее» и оставила идею дозревать своим чередом.